Дойл поглаживал мне ладонь большим пальцем. Нервный жест, говоривший, что и сам он об этом задумывался. Как там сказала Ба? Всяк к своему тянется? Может ли быть, что я не настолько сидхе, чтобы помочь чистокровным?
— У тебя кровь, Дойль? — воскликнул Гален. Шагнув к своему капитану, он дотронулся до его спины.
Пальцы окрасились алым.
Глава 4
Дойль не поморщился, не вздрогнул.
— Всего лишь царапина.
— Но откуда?
— Я полагаю, стекло было покрыто каким-то искусственным материалом, — сказал Дойль.
— И поэтому осколок тебя порезал? — спросила я.
— Обычным стеклом я тоже могу порезаться, — ответил Дойль.
— Но не будь этого искусственного покрытия, ты бы уже исцелился?
— Да, ведь порез небольшой.
— Но получил ты его, закрывая собой Мерри, — сказала Ба очень ровным и почти потерявшим акцент голосом. Если она хотела, она могла говорить без акцента, хотя случалось такое нечасто.
— Да, — сказал Дойль, поворачиваясь к ней.
Она проглотила комок.
— У меня устойчивости к магии нужной нет, чтобы остаться при моей Мерри, верно я поняла?
— Против нас направлена магия сидхе, — сказал он.
Она кивнула, и на лице ее появилось выражение глубокого горя.
— Нельзя мне с тобой остаться, дитятко. Я не выстою против того, что меня заставят делать. Я потому из двора-то их ушла. Брауни там прислуга; пока нас не замечают, нам нечего бояться — но в политику брауни соваться не надо.
Я потянулась к ней рукой:
— Ба, прошу…
Рис встал у нее на пути:
— Не надо пока. Нам бы сначала с тем колдовством разобраться.
— Поклялась бы, что не сделаю плохо моей кровиночке, но когда б не Мра… Если б капитан Дойль не заслонил ее, то я б ее порезала вместо его спины.
— Что же такое предложили кузине Мерри? — ужаснулся Гален.
— Да то, сдается, что и мне предложили сотни лет назад, — сказала Ба.
— А что? — спросил Гален.
— Провести ночку, а если повезет затяжелеть, то выйти замуж за знатного Благого. Из них никто к Кэйр не притронется из страха, что ее… уродство испортит им породу. Я-то всего наполовину человек, к сидхе никаким боком не касаюсь. Служила при дворе, как прочие брауни. Но я глядела на Благих и загорелось мне с ними сравняться. Дура была, но своим девочкам я открыла дорогу в сиятельную компанию. Вот только Кэйр всегда оттирали в сторонку, потому что слишком она похожа на свою старую бабку.
— Ба, — сказала я. — Не так всё…
— Нет, детка, я знаю, что у меня за лицо, и знаю, что не всякий сидхе его полюбит. Я такого сидхе не нашла, но я ведь не сидхе. У меня в жилах кровь двора не бежит. Я просто брауни, которой повезло пробраться наверх. А Кэйр одна из них. Как ей тяжко, бедной, смотреть, как другие — с прекрасными их лицами — берут все то, что ей заказано.
— Я знаю, как это больно, когда двор тебя отвергает, — сказал Шолто, — из-за того, что ты недостаточно хорош для постели. Неблагие бежали от меня в страхе, что нарожают монстров.
Ба кивнула и наконец посмотрела ему в глаза.
— Я жалею, что столько тебе наговорила, Властитель Теней. Я лучше прочих понимать должна, как сидхе презирают тех, кого считают ниже себя.
Шолто кивнул.
— Королева звала меня Своей Тварью. Пока я не встретил Мерри, я думал, что доживу до дня, когда стану просто Тварью, как Дойль стал просто Мраком.
Он улыбнулся мне с несколько преждевременной, на мой взгляд, интимностью. Как все же странно — забеременеть после одной-единственной ночи. Но с другой стороны, именно это и случилось ведь с моими родителями? Одна ночь утех, и моя мать оказалась в ловушке нежеланного брака. И провела в нем семь лет, пока ей не разрешили развод.
— Правда твоя, дворы жестоки, хотя мне думалось, что темный двор поприветливей.
— Там шире границы приемлемого, — сказал Дойль, — но границы есть даже у Неблагих.
— Меня считали живым свидетельством упадка сидхе, ведь прежде дети от любого союза походили на родителя-сидхе, — сказал Шолто.
— А мою смертность считали свидетельством того, что сидхе вымирают, — добавила я.
— И теперь именно те двое, кто олицетворял страхи сидхе, возможно, станут нашим спасением, — сказал Дойль.
— Весьма иронично, — заметил Рис.
— Мне пора, дитятко, — сказала Ба.
— Позволь нам прежде разглядеть чары и снять с тебя их след, если он остался, — попросил Дойль.
Она глянула на него без особой симпатии.
— Я не буду к тебе прикасаться, — сказал он. — Это могут сделать Рис и Гален.
Ба глубоко вздохнула: приподнялись и опустились узкие плечи. Потом посмотрела на Дойля смягчившимся, задумчивым взглядом.
— Верно, посмотреть вам надо, хотя не нравится мне, чтобы ты ко мне прикасался. Мне думается, заклятье осталось у меня в голове, а таким мыслям лучше б не застревать надолго. Они растут и ширятся, затмевая ум и сердце.
Дойль кивнул, не выпуская мою руку:
— Правильно.
— Посмотри на те чары, Рис, — сказала Ба. — И избавь меня от них. А потом мне надо уйти, разве что вы придумаете, как меня обезопасить от такого колдовства.
— Мне жаль, Хетти…
Ба улыбнулась Рису и обратила ко мне невеселый взгляд.
— Это мне жалко, что не смогу помочь тебе беременность проходить и с детками управиться.
— Мне тоже жаль, — сказала я со всей искренностью. Мысль, что она уйдет, ранила мне сердце.
Рис протянул сверкающую нить Дойлю:
— Мне бы хотелось знать твое мнение.
Дойль кивнул, сжал мне руку и подошел к Рису, обойдя кровать. Похоже, оба они не хотели открывать Ба прямой доступ ко мне. Простая осторожность, или чары и впрямь были настолько сильны?
Даже если это перестраховка, я не могла их винить, но мне хотелось по-доброму попрощаться с Ба. Хотелось к ней прикоснуться, особенно если до рождения детей я ее больше не увижу. Я испытала легкое потрясение при словах «до рождения детей» — мы так долго добивались зачатия, что я только и думала, как бы забеременеть, да еще — как остаться в живых. И совсем не думала о том, что будет значить моя беременность. Даже мысли не появлялось о младенцах, о детях, о том, что они у меня появятся. Странное упущение.
— Ты так серьезно смотришь, дитятко, — сказала Ба.
Я вдруг вспомнила, как была маленькая, такая маленькая, что помещалась у нее на коленях, и она казалась большой. И мне было так спокойно и хорошо, и никто в целом мире не мог меня тронуть. Я так думала. Наверное, мне тогда еще не было шести — в шесть моя тетя Андаис, Королева Воздуха и Тьмы, попыталась меня утопить. Именно тогда, еще ребенком, я начала понимать, что значит быть смертной среди бессмертных. Ирония судьбы — будущее Неблагого двора растет теперь в моем теле, в моем смертном теле, которое, по мнению Андаис, вовсе не заслуживало жизни. Если бы я утонула, она бы так и решила, что я недостаточно сидхе, чтобы жить.
— Я только что поняла, что стану матерью.
— Станешь, конечно.
— Я не загадывала дальше беременности…
Ба мне улыбнулась.
— Можешь еще несколько месяцев не волноваться насчет материнства.
— Разве бывает когда-то столько времени впереди, чтобы не начинать волноваться? — вздохнула я.
К кровати — с другой стороны от Ба — подошел Шолто. Дойль с Рисом разглядывали нить, причем Дойль ее скорее нюхал, чем в руках вертел. Я уже видела эту его манеру обращения с магией, словно он мог по запаху выследить ее владельца, как гончая берет след с вещи.
Шолто взял меня за руку, и я увидела, как помрачнела Ба. Нехорошо это. Но я глянула в лицо Шолто и успокоилась. Я думала найти у него в лице высокомерие или злость, направленные на Ба. Думала, он взял меня за руку, только бы показать Ба, что она не в силах запретить ему ко мне прикасаться. Но лицо у него светилось нежностью, а взгляд предназначался мне одной.
Он улыбнулся мне с такой нежностью, которой я у него не видела никогда. Трехцветно-желтые глаза смотрели почти робко, как у влюбленного. Я в Шолто не была влюблена. Мы всего дважды были наедине, и оба раза нашу встречу прерывали насильственным вмешательством, причем ни по моей, ни по его вине. Мы друг друга толком и не знали, но он смотрел на меня так, словно во мне для него был целый мир, мир добрый и безопасный.