Когда они вышли из пегасни, гигант сделал два огромных шага и оказался прямо перед ними.
– Горшеня пойдет – вы догоняйте! – сказал он.
– Куда? – спросил Ул.
Не отвечая, Горшеня повернулся и, не оглядываясь, направился к ШНыру. Он шел напролом, по снегу, и Ул с Ярой, увязая, догоняли его с огромным трудом. У них-то не было таких ходуль. Ишь ты, бредет, как аист по болоту, и ничего ему.
Горшеня прошел мимо заднего крыльца ШНыра, ведущего на кухню. В кухне что-то грохотало. Яростно гремели котлы. Из дверей вырывался пар. Жалобно попискивал недоубитый Гоша. Можно было подумать, что Суповна, как Баба-яга, заталкивает его в котел, а он расставляет ручки и ножки – сопротивляется.
– Завтрак готовят! Опять небось чего-то не купили! – сказал Ул.
Яра сжала ему руку. Ей было тревожно. Горшеня дошел до угла ШНыра, где из снега торчал низенький квадратный сруб. Ул видел его и прежде, но никогда им не интересовался, считая, что это старый колодец. Горшеня наклонился и рывком поднял отяжелевший от сырости деревянный люк. Они увидели начало железной лестницы. Придерживаясь за раскисшие края сруба, Ул осторожно заглянул. Многие перекладины лестницы выглядели ржавыми.
– Горшеня лезет. Вы лезете, – сообщил великан и начал решительно втискиваться в колодец.
– А мы не того? Высоко же! – спросил Ул, тревожась за Яру.
– Устанете – разжимайте ручки и падайте. Горшеня будет глотать!
– Лучше не надо! – вежливо отказался Ул.
Горшеня уже спускался. Несмотря на огромные свои размеры, делал он это ловко, точно паук, чаще всего даже не хватаясь за перекладины, а просто упираясь в стенки колодца. Ул и Яра следовали за ним. При этом Ул больше волновался за Яру, чем спускался сам, и Яру это сердило.
– Ты можешь что-нибудь одно: или меньше беспокоиться, или на пальцы мне не наступать? – спросила она.
Наконец лестница закончилась, и они оказались в узком ветвящемся тоннеле. Прикинув, как тоннель идет по отношению к зданию ШНыра, Ул определил, что эта система ходов принадлежит все к тем же шныровским подземельям. Несмотря на низкий потолок, Горшеня повсюду протискивался, хотя кое-где ему приходилось пригибаться. Все освещалось факелами. Некоторые из них послушно зажигались и гасли, когда они проходили. Другие шипели, чадили и потрескивали, третьи давно уже ухитрились прогореть, и теперь там и факела вовсе не было, а вспыхивал прямо воздух, и, если кто-то, вовремя не угадав это место по кольцу в стене и по черному нагару на потолке, попадал в пламя головой, то винить уже мог только себя.
– Магия стареет. Дает сбои. Среди же современных шныров нет таких, у кого хватило бы способностей все тут наладить, – сказала Яра, вовремя ныряя под очередной такой факел, едва не оставивший ее без волос.
– Белдо надо сюда пригласить. И Мокшу Гая. Только фигуса с два они сюда попадут, – буркнул Ул.
Он следовал за Горшеней, вспоминая часто звучавшие слова, что «это не у ШНыра есть подвал, это у подвала есть ШНыр». Они долго петляли. В одном месте Улу и Яре пришлось прикасаться к стене нерпью, чтобы пройти насквозь. Горшеня же как-то прошел и без нерпи. Причем как именно он это сделал, осталось тайной, потому что Ул с Ярой увидели его уже на той стороне.
Горшеня стоял в маленькой и тесной пещере и идти больше явно никуда не собирался. Чем-то пещера напоминала зал памяти. В ней тоже были деревянные манекены, правда всего два, а на них – шныровские куртки. Под манекенами лежали засохшие цветы. Когда Ул и Яра приблизились, вокруг манекенов вспыхнули уже не факелы, а свечи. Их было множество – маленьких белых свечек, прилепленных к неровностям камня.
Горшеня подошел к крайнему манекену, присел и нежно, как жеребенка, погладил отвердевшую от времени кожу куртки.
– Носко Гнездило… Хороший шныр. Далеко нырял, – сказал он. Потом шагнул к соседней куртке, много меньшей по размеру, которая могла бы подойти тринадцатилетней девочке.
– Матрена Аляпова. Худенькая была, малютка, а бойкая, на язык острая. Горшеня ее глотал, чтобы новые слова узнавать.
В голосе Горшени не было тоски. Он говорил очень просто – точно представлял Улу и Яре живых людей, в гости к которым они пришли. Ул и Яра осторожно ждали, что будет дальше. Но Горшеня просто стоял и, пользуясь длиной своих рук, ухитрялся одновременно прикасаться к обеим курткам.
– Она любила его. Он любил ее. Должен был родиться ребенок, – сказал Горшеня.
Яра, замерев, подалась вперед.
– И… Что стало с ними и с ребенком? – быстро спросила она.
Горшеня снова погладил обе куртки. Грустно погладил, словно прощался с ними. Потом, внезапно вскинув глиняный горшок, к чему-то прислушался. В круглых пуговицах его глаз многими точками отражались огоньки свечей.
– Вам пора! – сказал Горшеня. – В колодец не надо. Идите туда! Окажетесь сразу в ШНыре!
Яра попыталась остановить его, но гигант быстро отшагнул назад. Бараний тулуп распахнулся. Порыв воздуха погасил свечи. Когда спустя несколько секунд свечи вновь зажглись сами собой, Горшени в пещере уже не было.
Ул с Ярой еще немного постояли у манекенов, ощущая непонятную робость, точно люди, которым пришлось присутствовать на собственных похоронах. Ул потрогал кожу курток. Она совсем растрескалась. Ее не спасли бы уже никакие смягчающие средства. Кроме того, на той куртке, что была больше, палец его ощутил два крайне подозрительных сквозных отверстия. Едва ли кожа треснула бы так сама. Яре он ни о чем говорить не стал.
Яра на миг прижалась щекой к плечу Ула.
– Пойдем… Мне почему-то здесь страшно… Уведи меня отсюда! – прошептала она.
Они коснулись нерпями стены. Главный коридор оказался именно там, где показывал Горшеня. Тут же, буквально в двадцати шагах, Ул обнаружил и основной зал памяти, откуда он уже хорошо знал дорогу.
– А почему они все-таки отдельно от других? – спросил он у Яры, но конец вопроса отчего-то скомкал, так, чтобы Яра не расслышала. Что-то во всей этой ситуации его очень смущало.
Оказавшись в ШНыре, они сразу встретили Родиона.
– Идем, боец! Кавалерия нас с тобой зовет! – окликнул он Ула, поманив его за собой.
– Вот чудо былиин! Горшеня знал, что нас ищут! – сказал Ул, оглядываясь на Яру.
– Тебя ищут! – поправил Родион.
– А меня не зовут? – озадачилась Яра.
Родион ухмыльнулся:
– Почему? И тебя зовут! Тебя зовут другие дела!
Яра хотела резко ответить, но вовремя спохватилась, что со стороны Родиона это не было грубостью. Просто Родион предпочитал ее не замечать, как не замечал вообще любую женщину, принадлежащую другому. Не то чтобы плохо к ней относился – но зачем замечать чужую собственность, если это будет неприятно ее хозяину? Возможно, это было неправильно и низводило женщину до положения почти что кошки. Но такая уж у Родиона была логика.
Ул ушел, виновато оглянувшись на Яру, а Яра стала думать о Родионе. Вспоминала, как в первые годы, когда только оказался в ШНыре, он часто уходил, но домой не к мамочке, как некоторые нытики (не будем показывать пальцем на Афанасия), а в лес, имея при себе лишь нож и топор, и жил там неделями, строя убежища и питаясь подножным кормом. Даже живя потом в Москве, он до конца не отказался от лесных привычек. Стрелял из шнеппера голубей, слопал утку со сломанным крылом, наловил в городском пруду бычков размером с мизинец и, отказавшись их отпускать, сжевал сырыми на глазах у перепуганных бабулек.
Глава третья
Укуси Гиелу!
Человек чаще всего сдается за пять минут до победы. Ему тогда всегда кажется, что все проиграно. Ну как самая большая тьма бывает перед рассветом. Царь Николай II отрекся от престола за несколько месяцев до того, как Германия была побеждена. Большинство поклонников дают задний ход, когда девушка уже мысленно сказала им «да», и так везде и во всем. Однажды я струсил и сдался на соревновании, хотя сломал противнику ребро и он сломал об меня мизинец. Он вообще не пойми как стоял. То есть если вам сейчас кажется, что все очень плохо, то это потому, что вы победили. Так что скорее задирайте ручки!