Девушки говорили без умолку, и Игорю с трудом удалось спросить, что случилось сегодня с ними в три часа дня.
— А кто вам сказал?
— Ерунда какая-то.
— Зачем вспоминать плохое?
— Мы с Игорем врачи, — пояснил я.
— О, — сказали девушки хором, — у нас тоже прекрасные врачи!
Я перешел на строгий докторский тон:
— Говорят, многие потеряли на время память. Это так, Хилга?
— Я, во всяком случае, точно не помню. Мы играли в теннис, и я почувствовала себя плохо. Ну, я присела, отдышалась и снова за ракетку.
— А вы, Нессе? Нессе нахмурилась.
— Было как-то нехорошо. Тяжко или тоскливо — не пойму.
— А я хлопнулась в обморок, — весело сказала Татьяна. — А потом стала волноваться за дедушку и бабушку.
— И я волновалась, — добавила Нессе. — Они у нас старые.
Наконец мы с Игорем улизнули из-за стола, ссылаясь на категоричное распоряжение профессора. Об облаке, как мы выяснили, девушки даже не слышали.
— Ну и исследователи! — злился Игорь, сбегая по лестнице.
— А жа-аль, что все уходите, — пропел я, подражая сестрам. — Тампель очень красивый вечером!
Тампель был действительно красив. Светящиеся небоскребы — колонны, созданные богатырями, а не людьми, — держали на себе опрокинутую чашу неба. Робкие блики звезд терялись и гасли среди огромных движущихся букв, рисовавших программы театров, парков и кино, приглашавших в клубы и кафе, сообщавших новости мира. Ниже царила суета бесчисленных огней. Рвались фейерверки, били цветные фонтаны, почему-то светились деревья. Появились кафе с бумажными фонариками и удобными креслами, с вазонами и тентами, набитые отдыхающими и полупустые; появились спортивные площадки, красивые статуи, скамейки и уютные уголки ночного города, которые мы не заметили днем. Мы с Игорем остановились у подножия нашего небоскреба, слушая музыку и рокот толпы, озираясь по сторонам, не зная, как оценить этот новый, неожиданный жест Тампеля.
И двинулись вперед очень осторожно. А потом стали перемигиваться, как заговорщики, бессмысленно что-то восклицать и громко смеяться. Ох, Тампель, Тампель, славный шутник, как ты приветлив и мил с гостями! Ты открываешь перед нами кафе, и мы, хотя и поужинали, устремляемся туда, чтоб послушать веселый квартет и поболтать с тампельцами. Но, увы, чем ближе мы к нему подходим, тем расплывчатее становятся двери, и вот уже нет кафе — оно растворилось в ночном воздухе, осталась лишь веселая песенка от несуществующего квартета, а вдали — да нет, в каких-нибудь сорока шагах — уже сияет театральная эстрада и стоят пустые скамейки. Что ж, играть так играть! Мы делаем вид, что садимся на скамейку, которой на самом деле нет, и прыгаем в детскую карусель, мчимся сквозь летнюю библиотеку и плавательный бассейн; нам все нравится — кафе и театры, ледники Антарктиды и песчаный самум — все, что ты даришь нам в этот вечер, обманщик Тампель.
Наш бег за призраками кончился тем, что Игорь врезался головой в ствол дерева. Оно было не освещено и до обидности настоящее, с тугой шершавой корой. Игорь упал с глухим стоном на землю, потом вскочил, схватился за голову.
— Хватит! — закричал он. — К черту весь этот город! Тут и людей никаких нет!
— Почему нет? — прозвучал мягкий голос. — Люди есть.
Мы разом обернулись и увидели какую-то фигуру в белом.
— Исчезни! — шепотом сказал Игорь.
— В самом деле, проваливай! — вскипел я. — Тут не до привидений.
Привидение вело себя странно. Оно приблизилось, взяло Игоря под руку:
— Пойдемте. Вам надо сделать компресс. Компресс!
— Вы что — медсестра?
— Педагог,
В лифте мы рассмотрели ее. Глаза большие, спокойные. Зовут ее Соня.
— Классическая шишка. — Соня потрогала лоб Игоря. — У меня один мальчик тоже стукнулся о дерево. Он так и сказал: классическая.
Говорила она лениво, будто через силу, но очень приятно, успокаивающе.
— Садитесь. Сейчас принесу лед. От компресса Игорь размяк.
— Вы здесь живете? — спросил он,
— Да. А что?
— Неплохо.
— Вы можете сидеть, пока не придете в себя.
Так мы и сидели в красной гостиной, любуясь картинами в старинных массивных рамах и видом солнечного моря в открытом окне.
— Иллюзия? — спросил я, кивнув на окно,
— Да, — сказала Соня. — Убрать?
— Нет, не надо.
Море было как настоящее. Колыхалась на окне легкая штора, и пахло соленым ветром.
— Вы, наверно, приезжие? Мы сознались, что приезжие.