Прихрамывая, подошел Андрей, обнял ее.
—Он успокоился наконец? Этот… Надо узнать, жив убийца или мертв, — сказал он.
Она прислушалась к себе, ответила:
— Жив.
—Ччерт… — плюнул мужчина.
Обращаясь к охраннику, Вера сказала:
—И аптечку пусть принесут. Поскорее!
Тот посмотрел на хозяина. Все еще лежащий, но в сознании, Абдулов кивнул.
В подвал ворвались люди, много людей. Подбежали к Абдулову, подняли, усадили, захлопотали вокруг него с аптечкой и льдом, достали бинты. Тот оттолкнул аптечку, кивнул на Веру и Андрея, себе забрал только лед. Зачерпнул ледяные кубики левой рукой, поднес к носу, зашипел от боли.
Аптечка оказалась у Веры в руках. Упавший стеллаж уже поднимали, груду разбитого стекла убирали. Работники бумажного магната хлопотали, как муравьи. Абдулов что-то сказал кашемировому помощнику, и несколько человек встали вокруг с пистолетами в руках. Тогда Лученко подошла к нему и негромко сказала:
— Еще несколько минут, и он ваш.
— Ладно.
Вытащили убийцу. Вера с аптечкой в руках приблизилась к нему, Андрей тут же оказался рядом и страховал ее, забыв о нестерпимо болевшей ноге.
Самохвалов был весь изранен и не шевелился, но смотрел осмысленно. Вера быстро и ловко перебинтовала несколько самых глубоких порезов. Присмотрелась, сказала: «О господи…»
— Что? — спросил Андрей.
— Вот… — Из раны на шее толчками лилась кровь. Сонная артерия… — Можешь остановить?
Не рассуждая, Андрей схватил пластырь и заклеил порез. Потом еще и еще налепил сверху и сбоку полоски пластыря.
—Ненадолго хватит.
—Подержи его, — попросила Вера.
Андрей и не думал оставлять ее одну с этим выродком. Он приподнял костистое тело, прислонил к упавшему боку стеллажа.
Самохвалов впервые чувствовал себя беспомощным. Руки и ноги его не слушались, в ушах громко звенело, он плохо видел. Жизнь вытекала из его шеи. И внезапно захотелось ее удержать — остро, жадно. Странно, но ему невероятно не хотелось умирать! Губы его задрожали, он заговорил быстро, хрипящим шепотом:
—Сделайте что-нибудь, помогите… Вы же доктор…
— Уже сделали, — ответила Лученко. — Можете говорить?
—Да… — Пока он говорил, ему казалось, что жизнь не вытекает. Ниточка разговора держала его на поверхности.
—Почему кинжал?
Он понял.
— Он же не такой. Тогда и оружие должно быть не таким. Хотя вы все говорили о нем: «Гений, гений»… Делает какие-то немыслимые фильмы. Я отпросился и пошел посмотреть. Ничего в «Истории дуба» такого нет. Скука… А все с ума сходят. Значит, опять сплошное вранье… И никакой он не гений…
— Вам стало завидно. Понимаю. Фильм вас потряс, только вы не поняли чем. Вы даже плакали, как когда- то в детстве. А потом испугались. Вы испугались того маленького Вадика, который, казалось, уже давно умер в вашей душе. А Ветровский фильм его разбудил. И вам стало страшно. Поэтому вы решили убить создателя фильма.
—А вам в детстве когда-нибудь приходилось…
Его отец работал на бойне при мясокомбинате. Убой скота был частью его повседневной жизни. Дома он изощренно издевался над женой и сыном. Однажды он показал сыну, как поступит с ним за непослушание. Отец посадил его любимого котенка в тиски и зажал маленькое тельце. Вопли и дикий вой несчастного существа долго звучали в ушах ребенка. Вид окровавленного куска плоти, только недавно живой, теплой и пушистой, стал непрекращающимся кошмаром всей последующей жизни. Вернувшись из армии, он зарезал сначала отца, мать, а затем всех родственников, живших поблизости. Ведь они не проявляли к нему в детстве ни малейшего сочувствия, хотя знали, что происходило в их семье. Так он восстанавливал справедливость, как он ее понимал…
Либо разговор действительно возвращал его к жизни, либо Двинятину удалось остановить кровотечение, но Самохвалов чувствовал, что ему стало лучше. «Жить, — думал он с удивлением, — странно, почему я раньше не понимал, как это хорошо. Любой ценой — жить!» Того, кто командовал, внутри теперь не было. Отныне он будет другим. С радостью он ощущал, как горят раны, как болит все тело. Чувствовать боль было счастьем.
Абдулов уже стоял, поддерживаемый со всех сторон. Он дал ей несколько минут. Но довольно.
— Хватит. Финиш, — гнусаво сказал он. Нос хозяина был залеплен марлевыми подушками.
К Самохвалову подошли, чтобы забрать, протянули руки. Он поспешил спросить у докторши:
—Есть шанс, что меня признают психом?
—Нет. Опытного психиатра вы не проведете.
—Не все же опытные…