— Ванюша, рыбонька, — сказала она, — вы не кричите над ухом-то. Я не виноватая.
— Да я не тебя виню! — распалялся он. — Я его виню!.. Как он смеет! Может, мы отсюда в деревню поедем… — Он стал натягивать на себя одежду. — Вот я его… Вели ему войти, пусть войдет, вот я ему!..
Прекрасная Милодора тем временем одевалась тоже, будто бы и не слыша гневных изречений нашего героя. Одевшись же, она присела на стул, сложила руки на коленях и ждала, что последует.
— А вот я его! — кричал наш герой. — Разбойник! Да как он смеет!
В это время, услыхав, очевидно, шум в комнате, давешний человек просунул в дверь голову, желая полюбопытствовать о причинах сего шума.
Вы бы очень удивились, кабы сами наблюдали эту сцену, ибо, как вам известно, не в манерах Авросимова были крик да буйство, но тут, видимо, природное здоровье изменило ему, либо он умышленно дал волю накопившимся страданиям, которые давно искали выхода себе, во всяком случае, едва голова человека закачалась в дверях, как что-то громадное, ревущее, загородив свет оконный, бросилось на него, и не отскочи он вовремя, лежал бы на полу в коридоре его хладный труп.
Наш герой, взъерошенный и без галстуха, вывалился в дверь и скачками помчался по коридору вдогонку за убегающим паршивцем.
Человек покатился вниз по лестнице, повизгивая на ходу от ужаса, слыша приближающийся грохот рыжего чудовища.
— Караул! — завопил он и нырнул в чулан. Тут бы ему и конец, да задвижка спасла.
Какие-то люди, оказавшиеся в сенях гостиницы, хором принялись увещевать Авросимова, не решаясь, однако, к нему приблизиться. Наступила тишина. Человек за дверью затаился. И это все подействовало на молодого человека благотворно, и он вдруг словно очнулся от кошмара и провел рукой по разгоряченному лицу, и перед ним раскрылись гостиничные сени и какие-то люди благородного вида, толпившиеся в отдалении и с опаской на него взирающие. Тут он стал осознавать, что поступок его постыден, вспомнил об оставленной Милодоре, возвел очи и застыл пораженный: по неширокой лестнице сходил в сени спокойный и трезвый знакомый гренадерский поручик.
Наш герой бросился к нему. Они встретились как старые друзья.
Должен повиниться пред вами, милостивый государь, что в спешке, которая иногда сопутствует моему повествованию, совсем упустил из виду сказать вам фамилию гренадерского поручика, с которым вас сталкивал и с которым еще предстоит встречаться, а посему лучше поздно, чем никогда, так что фамилия ему была Крупников.
Так вот встретились они как старые друзья и после соответствующих приветствий Крупников спросил нашего героя:
— Что вы тут делаете, Ваня?
На это Авросимов ответил, что появился в этом доме с целью переночевать, и что хозяин оказался человеком непорядочным, и он, Авросимов, вознамерился его проучить, хотя теперь уже поостыл.
— Да плюньте, Ваня, на это, — посоветовал Крупников. — Охота вам мараться? — и в свою очередь спросил нашего героя, что его занесло в этот дом ночевать.
— Обстоятельства, — таинственно шепнул наш герой, не желая подробностей.
Крупников засмеялся, подмигнул ему, обнял за плечи и повел к выходу, шепнув на ходу:
— Ну как Милодорочка?
Вопрос поверг нашего героя в замешательство, ибо он никак не мог предположить, что его ночное путешествие может кому-либо быть известно.
— Откуда вы об том знаете? — ахнул он.
— Знаю, сударь, знаю, — снова засмеялся Крупников. — Мы, гренадеры, все знаем. Нам нельзя не знать, сударь. Так что вы впредь сему не дивитесь…
Слова эти замешательства не рассеяли, и, видя это, Крупников спросил:
— А у вас, я вижу, любовь?.. Я вижу, вижу по вашим глазам.
— Полюбил я Милодору, — признался Авросимов, с умилением представляя, как она сидит там в комнате на стуле, руки сложив на коленях. — Я увезу ее в деревню, и все тут. Жить без нее не могу.
Крупников засмеялся снисходительно.
— Ей-богу, сударь, — сказал Авросимов. — Вы что, не верите? А я утверждаю, что это так… И матушка моя будет рада… Мне эти мучения, сударь, эти муки городские не но плечу… Мы уедем отсюдова прочь. Мне и славы этой не нужно, когда здесь все — тайна и мрак, и драка промеж собой.
Поручик снова засмеялся, потеребил черные свои усы и сказал:
— Да вам же показалось, что вы любите. Это ночью возьми и покажись. Вы дитя совсем. Да она же простая девка, да к тому же не молодая, да она старая просто… Это друг наш Браницкий, толстый такой, ты его помнишь, это он придумал для шалости, а вы возьми и поверь. Какое безумство в вас! Да вы ступайте, ступайте, в лицо ее взгляните. Я вас представлял себе дитем, но уж не таким, сударь. Вы ступайте, ступайте, полюбуйтесь на свою избранницу… Да у нее и зубов-то половины не хватает… Ступайте…
— Жалкие ничтожные люди! — воскликнул наш герой с негодованием. — Да это вы взгляните на нее, вы все, которые ее осуждаете!
Крупников в сердцах махнул рукой, но, видимо, желание помочь нашему герою все-таки взяло верх, и он, погасив обиду, сказал:
— Ваня, да что же это с вами? Вы человек благородный. Вас прекрасные партии ожидают… Вы лучше велите ей домой отправляться, а то не миновать ей конюшни… Слышите?
Люди, толпившиеся в сенях, разошлись постепенно кто куда. Испуганный человек выбрался из чулана и упрямо полез на второй этаж. Авросимов его даже не заметил.
«Какие такие партии? — подумал он. — Мне она нужна да и только. И конюшни я не допущу, вот крест святой… Я этого Браницкого к стеночке-то припру…»
— Вы намекаете, сударь, на то, что она не принадлежит мне? — спросил он у Крупникова. — Да что за печаль? Я выкуплю ее. А за конюшню бог накажет.
— Ваня, — сказал поручик с сожалением, но твердо, — образумьтесь. Что это тебе приспичило? Грязная девка, чужая, дворовая. Да я раз с ней оскоромился, ей-богу, будучи невменяемым, и все они такие же… Черт вас возьми, да что это с тобой?! Ты только представь себе: у вас же ничего общего… Вы, сударь, просто безумец… Ты безумец, Ваня. Да ты к ней трезвый и не прикоснешься…
«Сейчас подымусь наверх, — подумал упрямо наш герой, — дверь затворю, ее раздену, сам разденусь, ляжем с ней и будем так весь день лежать в объятиях, ну их всех к черту…»
— Ну платок ей подарите от щедрости своей или сережки бирюзовые, — сказал Крупников издалека. — Времена нынче не те, чтобы обществу вызов делать.
Тут Авросимов очнулся от своих видений и спросил:
— А отчего, господин поручик, вам, гренадерам, надлежит, как вы изволили высказаться, обо всем знать?
— А может, я не гренадер, — засмеялся Крупников, показывая из-под черных усов большие яркие свои зубы.
— Как то есть?
— А вот и Милодорочка, — сказал Крупников.
Авросимов оглянулся. По лестнице спускалась Милодора в сопровождении того самого гостиничного человека.
В первую минуту наш герой намеревался было броситься к ней, но что-то заставило его сдержаться, затем он оглядел ее всю с ног до головы и ужаснулся своему выбору. Голова у него закружилась в отчаянии. Он перевел просительный взгляд на Крупнинова, но тот смотрел в сторону, словно ничего и не происходило.
Тем временем Милодора, не замечая никого из присутствующих, вышла, и дверь за ней захлопнулась. После нескольких минут молчания поручик сказал Авросимову:
— Надеюсь, вы хоть дали ей денег на извозчика? Нехорошо ей в таком виде шествовать через город…
Слова эти больно стегнули нашего героя. Он опрометью кинулся из гостиницы, но сколько ни вглядывался в пустынный проспект, Милодоры нигде не было. Так он постоял некоторое время и, удрученный, воротился обратно, но и Крупникова не застал. Человек сказал Авросимову, что господин поручик заторопились по делам и велели извиниться перед молодым барином.
Авросимов шагнул вон, так и позабыв свой добротный столичный галстух в злополучном гостиничном номере. А был он воистину злополучен, ведь надо же было в нем возгореться и в нем же угаснуть высоким чувствам, хотя угаснуть они могли и в будущем — какие против того гарантии? Лично у меня с моим-то опытом, милостивый государь, таковых гарантий ну просто нет да и все тут, так какие-то крохи, самая ничтожная малость…