— Ты сама решилась рассказать про "это"?! — глаза круглые, по рублю каждый. О чем это она? Догадываюсь, почему ото всех шарахается. Проверим...
— А ты... так и не решилась рассказать?
— Ну... — опускает голову, лицо красное, как спелый помидор, — родители все равно узнали, когда мне пришлось к Рыбачеву потом ходить.
Понятно. Моя догадка про шантаж оказалась верной. На секунду возникло желание спросить, так все-таки Славка "может" или нет? Но я быстро затоптала свое любопытство, такой вопрос сразу показал бы, что я не из пострадавших и доверие к "подруге по несчастью" моментально сменилось бы на настороженность и страх. А как же, обязательно сообщу всему классу о "стыдной тайне". Надо сказать, страх не без оснований, та же Птичкина точно бы растрепала.
— Скажи... — Женька замялась, ковыряя носком туфли бетонный пол, — ты с Бураковым потому, что долг за защиту отрабатываешь, или он тебе самой нравится?
Ой, какая интересная версия событий. Но подтверждать ее не стоит, обман слишком быстро может всплыть. Разве чуть-чуть воспользоваться таким взглядом.
— Знаешь, а он ведь не потребовал с меня отработки долга. Просто сама стараюсь как-то вернуть. Вот сегодня пойду к нему, помогу уроки делать.
— Да, — Женька понимающе кивает. — Долги надо возвращать. Но на самого Витьку ты не претендуешь?
— А зачем тебе?
— Мне... Мы же теперь "рваные грелки", нам правильные мальчики не положены. А Витька, если он тебя не обижает и даже отработать долг не потребовал...
Ой, ля! Это ее Рыбачев так "воспитал"?
— Ты откуда такое взяла?
— Папа назвал. Когда узнал про "это"...
Однако. Представляю, что творилось, когда родители "все равно узнали". Хотя нет, не представляю. А про Витьку, почему бы и нет? Девочка вроде бы неплохая, только чепухи в голове многовато. Если со всей этой ерундой разобраться, да присмотреть, чтобы глупостей не наделала...
— Понятно. К ним домой тебе, пожалуй, не стоит появляться...
Перебивает:
— Там у него отец-уголовник очень страшный, да?
Страшный, страшный. Главное, чтобы от Димы пока подальше держалась. Молча пожав плечами — "понимай как хочешь", продолжаю:
— … а если мы в кино пойдем или еще куда, могу тебя позвать.
— И все будут думать, что у Витьки две девушки? Но я согласна! — быстро добавила она. И, немного подумав: — Только... он меня не прогонит?
— Постарайся, чтобы не прогнал, я тут тебе не помощница.
— Да. Ты добрая, готова поделиться. Я бы так, наверное, не смогла. Или у тебя кто-то другой есть?
Молча пожимаю плечами. "Может, и есть, но не скажу".
— Ну да, конечно, ты же сейчас если с Витькой ходишь, то никуда больше? Но если ты нас сведешь, и Витьке со мной хорошо будет, получится, что твой долг перед ним закрыт. И тогда... — договорить ей не дал противный дребезг звонка над ухом. Женька поморщилась, тряхнула головой, и мы побежали в класс.
История Реформации сегодня проходила мимо моих ушей, мысли вертелись вокруг разговора с Веткиной. Вот оно — то самое различие, которое я так долго старалась поймать. Сам по себе опыт секса не изменил ничего для Женькиного тела, без серьезных повреждений вроде бы обошлось, залета не случилось. Это как бы объективно, биологически. А внутри, "в душе", он меняет все. Это я еще помню, хотя и смутно, по той, собственной далекой юности. Кажется, "после" ты уже другая и мир вокруг другой. Теперь-то я понимаю, сколько раз в жизни приходит это ощущение, а сколько раз не приходит, но стоит оглянуться и увидеть, как ты изменилась. Для меня изменения — это просто новый этап жизни, не лучше и не хуже прежнего. А для Женьки? Для нее все не так. Раз она изменилась, пусть и не по своей воле, значит, стала либо лучше, либо хуже. Как в черно-белом телевизоре, если две точки отличаются, то одна из них темнее. Потому как других цветов просто нет. Отличие выделяет, ведет к вопросу: лучше или хуже? И особенно остро встает этот вопрос, если отличаешься от всех окружающих. Стала не такой, как другие девочки. Лучше или хуже? И хор голосов отвечает: "Хуже! Рваная грелка, только на выброс! Правильные мальчики не положены!" Крик и слезы родителей добавляют ужаса и беспомощности. И никакой личной защиты, ни единого собственного убеждения, чтобы пропустить эти крики мимо ушей. Так что же получается? Общество защищает девушек-подростков не от навязчивых приставаний озабоченных мужиков — что от них защищать. Общество защищает девушек от себя самого. Толпа всегда глупее отдельного человека. У толпы тоже черно-белое мышление и ей только дай повод, чтобы осудить. Что же случается в восемнадцать лет? Неужели человек, достигнув этого рубежа, обретает вдруг "цветное" видение жизни, понимая многомерность различий? Или толпа вдруг резко умнеет? Да ничего подобного, просто в этом возрасте секс перестает быть различием. Одна среди многих, "все, как у всех". Нейтрально, а в чем-то и одобрительно. И абсолютно неважно, какой секс, какие отношения, и что из них выйдет потом. Главное, чтобы не раньше большинства. Вместе с той самой толпой, которая не терпит различий. А законы, записанные в УК, пишутся именно для нее и под диктовку ее шепота.