Один раз, возможно привлеченный подвешенной снаружи приманкой, к нам подплыл великолепный морской угорь длиной метра два и пятнадцати — двадцати сантиметров толщиной. Чудо-рыба несколько минут покрутилась возле иллюминатора; это была самая крупная рыба, которую мне доводилось видеть из батискафа. Из более мелких у южного берега Капри мы заметили несколько великолепных циклотонов[14] — глубоководных родственниц сельди: их, по всей видимости, привлек свет фар. Зато других рыб свет отпугивал; завидев нас на глубине 450 метров, они шарахались прочь. Одна донная рыба зарылась в песок и вопреки ожиданиям начала вслепую двигаться в нашем направлении — движение песка выдавало ее след.
В большинстве же случаев рыбы проявляли полное безразличие к свету, наше присутствие не производило на них ни малейшего впечатления. Креветки и мелкие ракообразные резвились в лучах фар, словно ночные бабочки; их тени плясали на маленьких песчаных дюнах дна.
Сквозь иллюминаторы «Триеста» мы наблюдали также за поведением бесчисленных изопод;[15] эти ракообразные плавают на большой глубине, возле самого дна; время от времени они опускаются отдохнуть. Если им случалось приземлиться на кучку дроби из балластного отсека «Триеста», они тут же подскакивали, словно обожженные прикосновением к металлу. Изоподы, очевидно, служат основной пищей донной рыбы вместе с червями и другими роющими животными.
Почти везде в Средиземном море мы наблюдали на дне многочисленных роющих животных. Иногда они сидели в своих норках, но чаще гуляли по песку. В Неаполитанском заливе я многократно видел, как рыбешки, рачки, крабы и креветки входят и выходят из нор. При малейшей тревоге, — скажем, когда я выпускал несколько дробинок, — они кидались в свои норки и замирали там. К сожалению, у нас не было времени определить систему этих норок — сообщаются ли они между собой, является ли каждая норка индивидуальным жилищем или «кооперативом»…
В конце лета «Триест» поместили в сухой док; настала пора подытожить плоды разнообразных научных наблюдений. С Управлением морских исследований мы договаривались о пятнадцати погружениях, в действительности же за четыре месяца мы совершили их двадцать шесть. Иногда мне случалось опускаться на дно по два, а то и три раза в день. Одиннадцать ученых-океанографов работали на «Триесте». Три погружения были посвящены изучению проникновения света в воде, три — геологическим наблюдениям, восемь — акустическим, четыре — биологическим и восемь оставшихся — прочим целям.
Кое-кто из пессимистов предрекал: «Зачем созывать столько людей? Вы не отыщете среди ученых ни одного желающего нырять на вашем батискафе!» На самом деле, имелись бы возможности, желающих нашлось бы много больше, а так нам пришлось рассылать письма с отказами…
Летний сезон оказался плодотворным для всех. «Триест» оправдал возложенные на него надежды; УМИ смогло убедиться в полной его надежности. Отныне не было никаких сомнений, что гондола батискафа представляет собой великолепную лабораторию.
В конце сезона в прессе появились сообщения о том, что французский флот намечает строительство нового батискафа.[16] Он должен представлять собой увеличенную модель ФНРС-3, своего рода «супербатискаф» (хотя более точный термин был бы «инфрабатискаф»), способный опускаться на самые большие глубины — до 10 тысяч метров. Кабина из кованой стали сохраняла тот же диаметр, что и стратосферная гондола профессора Пикара (2,1 метра); поплавок, балласт — все в точности повторяло первый батискаф. Зато мощность моторов была существенно увеличена. Появился вертикальный винт, призванный удерживать аппарат во время погружения — его несколько лет назад предложил мой отец для модели мезоскафа. Менялись и иллюминаторы: французы решили отказаться от конических иллюминаторов и сделать двойные маленькие окна. Вести наблюдения через эти «глазки» придется с помощью специальной оптической системы, дающей, как предполагали, прекрасные результаты. Мы были рады вести о том, что мировой флот батискафов пополнится таким великолепным экземпляром. Но мы были также уверены, что наш «Триест», хотя и не имевший приставки «супер», способен доставить нас на глубину 11 тысяч метров…
Двадцать седьмое погружение
Любое погружение на батискафе, как и любой подъем на воздушном шаре, находят отражение в судовом журнале. На воздушном шаре пилот регулярно отмечает высоту, запас балласта, температуру воздуха, кое-какие подробности подъема и, естественно, все свои наблюдения. Пилот батискафа занят гораздо больше воздухоплавателя, но и ему надлежит заносить в журнал данные о скорости погружения, количестве сброшенного балласта, температуре воды и бензина, фиксировать показания приборов. Кроме того, необходимо отмечать состояние атмосферы внутри гондолы: процент кислорода и углекислого газа, влажность, температуру и давление — последняя величина практически не меняется. Пилотирование батискафа, вообще говоря, вещь хлопотливая, особенно если в пути ко всему прочему надо еще вести научные наблюдения. Только после посадки на грунт акванавт может проникнуть к иллюминаторам.
15
Изоподы — отряд высших ракообразных. Разнообразны и довольно многочисленны в глубоководных частях океанов, так же как на мелководье. Встречаются и в пресных водах. Наземный представитель — всем известные мокрицы.