Мы с Буоно с головой ушли в работу: нам предстояло подготовить сменный экипаж, кроме того, появилась ценная возможность выписывать любые приборы и запасные части. На наши заявки неизменно отвечали согласием, даже не осведомляясь о стоимости. Единственное неудобство — это потеря времени. Формальности иногда вырастали до таких размеров, что я предпочитал кое-что покупать за свои деньги; это обстоятельство неизменно приводило в недоумение моих американских коллег.
— Как же вы вернете деньги? — спрашивали они.
— Во время погружения, — отвечал я, но, должен признать, это звучало для них малоубедительно.
В один из дней меня разыскал невероятно озабоченный Рехницер.
— Серьезное дело, — сказал он. — У нас на счете осталось двадцать пять тысяч долларов. Если мы не потратим их немедленно, они пропадут. Но, что хуже, их автоматически срежут из ассигнований на следующий год как неиспользованные. Что вы предлагаете купить?
100 тысяч швейцарских франков! Больше, чем мы заплатили за всю гондолу на заводе в Терни!.. И их надо было «задействовать» немедленно, выбросить на ветер! Я предложил купить батареи; они были такие дорогие, что денег хватило всего на три комплекта…
Эта безумная система расходования средств неоднократно подвергалась критике, но американцы в ответ лишь улыбались. Нельзя же в самом деле ориентироваться на европейскую науку, экономящую каждый сантим. Да и потом, добавляли наши собеседники, это лишь видимая трата; ее скорее надо рассматривать как долгосрочное вложение.
В мае 1959 года мы приступили к программе научных погружений. Море в районе Сан-Диего очень и очень любопытно. Хотя этот район едва ли не самый изученный, дно хранит много загадок. С одной стороны, это не океанская бездна, но с другой — и не континентальный шельф. Уникальное в своем роде дно представляет собой древнее погрузившееся плато с отмелями, возвышенностями и ущельями глубиной до двух километров. Для него было даже придумано специальное название — «континентальный бордерленд». Дитц, изучавший его несколько лет назад, говорил, что многие отмели покрыты слоем фосфоритных конкреций, образовавшихся из костей рыб и других морских животных. Эти отложения — своеобразные подводные острова гуано, и рано или поздно здесь начнется их промышленная разработка… Да, причуд Калифорнии с успехом хватило бы на целую флотилию батискафов.
Богатством и разнообразием здешние воды не шли ни в какое сравнение с Капри. Особенно много было планктона. До сих пор «Триест» знавал прозрачные голубые воды своей юности; здесь вода была серо-стальной и куда менее прозрачной. На глубине 200 метров в полдень было уже почти темно. Кроме того, возле Сан-Диего было много холоднее, чем в Средиземном море. Гибралтарский «порог», глубиной всего в 300 метров, не пускает холодные воды Атлантики, идущие из полярных широт, в Средиземноморье. Возле Капри при быстром спуске температура бензина в поплавке повышалась за счет сжатия — это явление общеизвестно, его даже используют в дизельном моторе. Затем уже на дне бензин немного охлаждался, чтобы вновь начать согреваться за счет расширения при подъеме. В Тихом океане было все наоборот: когда батискаф уходил с поверхности, бензин охлаждался — вначале довольно медленно, потом на дне быстрее и совсем быстро во время подъема. После больших погружений мы поднимались на поверхность, когда термометр показывал температуру воды 30 градусов, а температура бензина была в это время ниже нуля! Все это играло роль при расчете количества сбрасываемого балласта.
На богатом калифорнийском дне «Триест» обнаружил довольно мощное течение скоростью в полузла,[30] но, как ни странно, на дне не было ни ряби, ни промоин, как обычно при сильных течениях. Интересно, что в Италии на глубине 2800 метров мы обнаружили громадные промоины в зоне, где не заметно было малейшего течения. Лет десять назад океанографы считали, что воды на больших глубинах неподвижны. Затем были получены первые фотографии с рябью на дне. Итальянские и калифорнийские наблюдения вновь вернули нас к этой загадке.
Желоб Сан-Диего богат рыбой. Это, правда, не означает, что мы спускались в сплошном рыбном месиве, нет, конечно. На батискафе редко доводится наблюдать на глубине рыбу, в Италии на дне мне не удалось заметить ни одной. Море настолько велико, а рыбы настолько чувствительны к чужеродному телу, что наблюдать их можно только при очень благоприятных обстоятельствах. Великолепные подводные киносъемки, столько сделавшие для популярности голубого континента, производились в совершенно особых условиях: для них выбирали изобилующие рыбой места возле рифов и скал — именно там, где мы избегали опускаться на батискафе. Съемки велись на очень небольшой глубине, а часто просто в аквариуме.