По окончании операции с Гуама в руководящие инстанции был направлен следующий рапорт:
Начальнику Лаборатории электроники военно-морского флота США, Сан-Диего (Калифорния).
Пикар и Уолш начали погружение в 9.54 на 12°40,0′ сев. шир. и 145°21,5′ вост. долг. Вышли на поверхность в 15.22 на 12°40′ сев. шир. и 145°20,5′ вост. долг. Расстояние между метками погружения и всплытия — 0,8 мили. Максимальная достигнутая глубина 4000 саженей (после коррекции — 7025 метров. — Ж. П.). Продолжительность погружений: пять с половиной часов. На глубине 5900 метров два резких взрыва заставили приостановить погружение. Спуск продолжался после того, как проверка показала удовлетворительную устойчивость батискафа. Еще один небольшой взрыв на глубине 6900 метров. Как выяснилось впоследствии, причиной взрывов оказались приваренные к палубе трубчатые стойки диаметром в 3/4 дюйма, в которых забыли проделать отверстия для свободного входа и выхода воды. Никаких повреждений, кроме означенных трубок, не установлено. Переговоры по беспроволочному телефону продолжались до глубины 6 тысяч метров. Хотя экипаж «Триеста» отчетливо слышал речь с поверхности до самого дна, глубже 6 тысяч метров перешли к звуковым телеграфным сигналам. Телефон позволял прослушивать в море звуки биологического происхождения. Электронный самописец глубины и прибор для измерения скорости вертикальных течений функционировали отлично. Эхолот батискафа обнаружил дно всего лишь за 35 метров. Сбрасывание балласта прервало погружение в 15 метрах от дна. Бензиновый клапан оказался в неисправности, поэтому попытки опуститься на дно после остановки не увенчались успехом. Возвращение на поверхность стало неминуемым. Дно, таким образом, не удалось рассмотреть. По той же причине не было сделано ни одной фотографии. Общее количество израсходованного балласта 8 тонн. Средняя вертикальная скорость при погружении 1,3 узла, при подъеме — 2 узла. До всплытия на поверхность пользовались гидролокатором. Батискаф всплыл в двух километрах от эсминца «Льюиса» и в семи километрах от сопровождавшей десантной баржи. Самолеты обнаружили батискаф сразу же по всплытии. Минимальная температура в гондоле плюс 10 °C. Экипаж во время погружения не испытывал никаких неудобств. Биолюминесценция практически не наблюдалась. На пути к Гуаму лопнул буксирный трос, но его успели починить до наступления темноты. Ночью море заметно успокоилось. Однако перед рассветом волнение вновь усилилось.
Я попытаюсь несколько оживить сухие строки официального доклада.
Спуск проходил нормально — примерно один метр в секунду на всем протяжении; это хорошая крейсерская скорость. Часы показывали 12.11, когда мы услышали два взрыва. Я повернул балластный выключатель на 90 секунд, сбросив за это время почти тонну дроби. «Триест» замедлил ход, потом остановился и на какое-то время повис, словно мыльный пузырь. Я хотел убедиться, что поплавок не теряет бензин и случившийся инцидент не нарушил устойчивости батискафа. Чуть спустя я сказал Уолшу, что все в порядке, можем продолжать. Я не мог знать тогда, что это просто-напросто лопнули две стойки, в которых забыли просверлить дырки, чтобы вода через них могла свободно входить внутрь. Первый взрыв, видимо, спровоцировал второй.
По сведениям, полученным с поверхности, я ожидал, что мы опустимся глубже 7500 метров. Но должно быть, нас сильно снесло в сторону, потому что глубомер показывал меньше 7 тысяч метров, когда вдруг на эхограмме в 35 метрах под нами появилось дно. Обычно эхолот улавливал дно за 100–200 метров, давая нам время затормозить. Расстояние это зависит от многих факторов, главным образом от того, чем сложено дно. Когда на эхограмме появился рисунок дна, мы опускались со скоростью 75 сантиметров в секунду, то есть слишком быстро, чтобы садиться. Я немедленно сбросил балласт из расчета 20 килограммов в секунду; батискаф застопорил, на мгновение я увидел внизу отражение фар на дне — изображение было «не в фокусе»… Потом очень медленно, неуверенно, с явным сожалением «Триест» лег на обратный курс.
Без всякой надежды я попытался открыть бензиновый клапан; как потом выяснилось, он был неисправен, поэтому из попытки ничего не вышло. «Триесту» не оставалось ничего другого, как подниматься, вернее сказать (настолько он был застрахован от случайностей), «падать» на поверхность вопреки земному притяжению. Когда мы были уже на четырехкилометровой глубине, я вновь вспомнил о таинственных взрывах. Проследив тщательно за приборами, я обратил внимание на то, что ускорение идет не так, как положено. Я записал в судовой журнал: «Возможно, вытекает бензин». Прибыв на поверхность, мы с Уолшем вышли погреться на солнышке и в ожидании подхода наших судов сопровождения — что, кстати, произошло крайне быстро — оглядели с палубы «Триест». Вокруг нас не заметно было ни одного бензинового пятнышка. Тут же я обратил внимание на лопнувшие стойки, а потом осмотрел клапан. Он был устроен таким образом, что бензин не мог вытекать на поверхность, но при подъеме небольшое количество его все-таки вытекло — достаточно для того, чтобы объяснить потерю ускорения.[35]
35
Если бы мы потеряли даже весь маневренный запас бензина, его потерю можно было бы компенсировать сбрасыванием примерно одной тонны балласта. —