Сразу остыл, похоже, смутился. Почему-то уважал и боялся он старика Молчанова, как никого даже из начальства. Было в старике что-то далекое, непонятное для Лехи, а что, не угадать. Будто старик знал о Лехе все, больше того, наперед знал, как он поступит. Сейчас старик словно бы и не слышал его, медленно поворачивался в центре манежа, что-то шептал белой лошади, сам тоже белый — в полотняной куртке, седой.
Но услышали Леху оба — старик и лошадь. Фаворит засбоил от громкого крика, собрался перейти на шаг, но корда дрогнула, поддержала его; приняв властный посыл, Фаворит стриганул ушами, снова понесся по кругу.
— Грузить пора! — сбавив голос, крикнул Леха.
В железный кузов самосвала была встроена стоечка из обтесанных жердей. Дно устлали подгнившей рогожей, двумя кусками брезента — чтобы не скользили копыта. Обмерить Фаворита не успели — стойка получилась и длинной и широкой.
— Не съезжай с асфальта, особо прошу, — сказал Лехе конюх Молчанов, — не газуй больше тридцати. — Ссутулившись, заторопился к конюшне еще за брезентом: если завести его под брюхо лошади, подоткнуть сена — надежнее.
Грахов уже томился и скучал в кабине. Только раз, когда лошадь, проходя стороной, скользнула по нему терпеливо-печальным взглядом, Грахов пережил что-то похожее на душевную смуту. Не спрашивая себя, отчего бы это, отмахнулся.
К нему, задремавшему, шумно втиснулся Леха, завел машину и нацелился в ворота. Грахов спросонья отметил, как движется со стороны конюшни охапка сена, белеет низ халата, трудно вышагивают сапоги. Покосился на Леху: видит ли старика?
Так, не дождавшись конюха, поехали: сначала тихо и ровно катили вниз.
— Не больше тридцати, — передразнивая старика, проговорил Леха. — А меньше не хошь? Да я с людьми в кузове…
— Нельзя его трясти. Конь призовой, — сонно откликнулся Грахов.
— Лошадь, значит, жалко, — окончательно расстроился Леха. — Вот меня бы кто пожалел!..
И ступней, лежащей на педали акселератора, он как бы подстегнул машину.
2
Фаворита сдернуло и отбросило на заднюю поперечину, она сухо треснула, но удержала его. Тугой ветер ударил в глаза, выдавил слезы. Хорошо хоть Фаворит не успел испугаться. Низко нагнув голову, он укрылся от ветра.
Фаворита, по-видимому, удивило, почему машину рвануло так резко — кругом было ровно. Никто не гнался, не толкнул ее сзади. Теперь она не дергалась, но скорость была большая, и Фаворита будто припаяло к перекладине, ехал он полусидя. Ноги у него занемели. И стала неметь холка — сначала ей сделалось холодно до мурашек, потом жарко, и в том плотном жару выделялись тонкие жгучие иголки; и вот все: холка занемела. На случай, если упадет, Фаворит косил глазом под ноги.
Он еще не знал, что скоро будет поворот. Что он куда опаснее поворота на ипподроме, где дорожка в закруглении наклонена для удобства под углом в двенадцать градусов — не занесет даже на полных махах.
Постепенно расшатывалась, скрипела и скользила к заднему борту стойка. Фавориту повезло: сзади засигналила машина. Не дорогу просила уступить, а предупреждала того, кто в кабине. Самосвал сбавил ход. Фаворит подался вперед, выпрямил затекшие задние ноги, отдышался. Ветер нес спереди запахи леса, молодого цветочного меда и молока; запахи были слабые, дальние и могли просто почудиться Фавориту.
Блеклая голубоватая дорога бежала по вспаханному полю, и только за холмом, в раскаленной золотистой дали, угадывались зеленые пятна.
Фаворит успокоился и ехал навстречу вольному простору, теплому ветру. И снова мерещились ему, хмелили голову запахи трав, отогретых солнцем.
Казалось, долго так будет катить машина и до конца дороги будет Фаворита обмывать упругий и светлый воздух. И будет он стоять, чутко напрягаясь ногами, стоять и обмирать сердцем от манящих далей раскованной земли, совсем не томясь тряской ездой, — когда еще ему выпадет ехать вот так, на виду у всего белого света? Фаворит уже позабыл недавние боли: скоро за каким-то из этих холмов засветит красными кирпичными конюшнями родной завод. Фаворит обрел дорожный покой, окончательно доверился машине.
Но за подъемом, когда в глаза плеснул облегчающий прохладный свет леса, самосвал резко свернул на проселок. И хотя скорость была не та, что прежняя, Фаворита швырнуло к борту.
Услышав шум в кузове, Грахов проснулся, коротко стукнул по Лехиной руке. Леха нажал на тормоза.
— Ничего не понимаю. Зачем сюда? — сказал Грахов.