Все происходит так, как ты об этом и не подозреваешь.
- Он был смелым и отважным человеком. Я помню его со дня прихода к нам.
Мы стоим у гроба моего отца, слушая прощальную речь его лучшего друга. У меня нет слез, кажется, все внутри меня уже давным-давно высохло. Вместо голубой глубины во мне осталось иссушенное дно.
Мать кладет руку мне на спину и гладит. Там сейчас огромная трещина, которая никому не видна, но наша с матерью связь очень близка, поэтому она гладит ровно по этому шраму во мне.
- Я... Я очень любила тебя, Питер. Сильно... Прости, что так получилось. В этот день нужно было умереть мне, - она плачет снова.
Моя мать - сильная женщина, просто сейчас ее лицо красное, глаза -опухшие, и от ее черного платья не пахнет ничем.
К гробу толкают меня. Зонт я не держу, в моих руках книжка, которую отец мне читал еще очень давно.
- Я тот самый Питер Пен! - вскрикивал он, размахивая руками. - Ты не веришь? Посмотри, как похож. У нас с ним светлые волосы, отвага в груди и жажда к приключениям. Не веришь? Даже имена похожие, в конце-то концов.
Тогда я думал, что Питер - единственное имя во всем мире, как и Роджер, и Эмили.
Мои русые волосы мокнут, отросшие пряди липнут к лицу. Курносый нос, который я так не любил, вдруг сопит против моей воли. Тут я понимаю, что пересохшие тонкие губы дрожат, а я...
Кладу книгу к отцу, смотря на него. Но он не тот, как и мать, как и я. Он какой-то серый, холодный, похожий на манекен, которого покрасили бледной краской.
Мне вообще не понятно, что произошло. Сердце начинает быстро биться, в голове мысли о том, что я не правильно себя вел и не стал хорошим сыном. Трудно дышать, я ловлю воздух и капли дождя ртом. Позвоночник сгибается, трещина увеличивается. Мое иссохшее дно наполняется бесцветной водой дождя.
Гроб медленно опускают. Люди сзади начинают расходиться. Мне не хочется брать у матери зонт. Я лишь смотрю на небо вдалеке, на дорогу, по которой едут автомобили с людьми, у которых сегодня все определенно в порядке.
В этот день я не иду в школу, потому что мать переводится в другой участок, который находится аж в соседнем городе. Тот город не такой, как этот: сухой, маленький, чужой.
Машина ждет уже у нашего дома, и нам нужно быстро собирать вещи.
- Оставь эти постеры, у новых жильцов есть сын, он лю...
- А мне плевать! - рычу, срывая со стен Тони Старка, рву его и раскидываю клочки бумаги по комнате. - Это пусть и берет.
Что же я творю?
- Да мне все равно, мам, какой он там, я ничего не оставлю, - срываю все, рву, вспоминая при этом как бережно клеил каждый из них. Выдергиваю шнур от компьютера, кидая его в коробку. Пинаю кровать, забираюсь на нее, хватаю простынь и накидываю на вентилятор.
Что творят мои руки?
- Вот что я думаю по этому поводу, мам! - запускаю фотографией в зеркало. То бьется, и мать не выдерживает, хватая меня за руку и прижимая к себе:
-Не смотри, оно разбилось, а то сто лет несчастья.
- Да мне по... - срываюсь на свой первый мат, отталкивая ее и прижимаюсь к зеркалу, стуча по нему руками, пытаясь то ли еще больше разбить его, то ли поранить себя.
Мои силы кончаются, слезы налетают вихрем на меня.
Смерть отца, переезд, потеря друзей. О каких несчастьях ты говоришь еще?
Мать обнимает меня, крепко прижимая к себе и целуя в макушку:
- Тише.
Но тише не становится, внутри все дрожит. Вулкан взрывается и заполняет то, что пытался заполнить дождь на похоронах. Внутри меня все красное, горячее, злое.
Сигналит грузовик. Мать собирает последние документы, пока я касаюсь каждого уголка дома, прощаясь с тем, где вырос.
Я мечтал жить тут вместе со своей женой и детьми. В одночасье разваливается все.
Внутри еще пахнет едой, теплом и любовью. В моих ушах раздается смех и звон колокольчиков на наше общее Рождество.
Как ты себя чувствуешь, Роджер?
Никак.
В наушниках как назло играет какая-то муть. Дождь льет сильнее, барабаня по стеклу такси. Он стучит в такт с болью, что раздается в моих висках. Все тело знобит, глаза сухие, руки бледные и холодные. Я сижу рядом с матерью, положив ей голову на плечо, сморю на свои пальцы, тонкую кожу, покусанные ногти, костлявые руки и светлый волосяной покров, идущий от запястья к локтям. Я сгибаю и разгибаю пальцы, удивляясь, как мудрено устроено наше тело и почему раньше меня это не так интересовало. Тыкаю пальцем в широкие квадратные колени, торчащие из синих джинсов. Мое отражение в зеркале водителя пугает меня: русые волосы взлохмачены, на щеке пара царапин, светлые глаза изрезаны лопнувшими капиллярами, черные ресницы опущены. У меня сонный взгляд и губы, искусанные в кровь. Поворачиваю голову назад, видя, как наш дом становится все меньше и дальше.