У нее не меньше проблем на работе, я лишь добавляю их. Она сегодня убивает человека, который угрожает в банке заложнице. Либо он, либо она. Мать в шоковом состоянии, ее трясет, но мы оба знаем, что наутро она отойдет. Так, по крайней мере, было при отце.
Ночь мы проводим вместе, она не говорит о своих проблемах, зато допытывает до самого утра меня.
У меня сломана челюсть, вывихнута руки, два огромных фиолетовых круга под глазами, огромный порез на лбу.
- Кажется, может остаться шрам, - тяжело вздыхает мама, опуская челку мне на лоб. - Тебя резали?
- Не-а, - пожимаю плечами, - упал на край сетки, а там торчала проволока, видать, задело. Прости, я был не в том состоянии, чтобы соображать.
Из моего носа долго шла кровь, врачу скорой помощи не сразу удалось ее остановить. Меня обрабатывали сверх того, что на меня вылила мать. Делали это до тех пор, пока мои порезы на лице и руках перестали чувствовать боль или пощипывание. Моя кривая улыбка психа озарила раздробленное лицо, которому следовало заживать месяц, не меньше.
- Лучше делать коррекцию после двадцати одного, - говорит старик, вырывая меня из мыслей. - Я могу посоветовать Вам линзы. Только если Вы не будете влезать в такие драки.
- Надеюсь,- вздыхаю, потираю плечо. Моя одежда пострадала не меньше моего. Хорошие джинсы пошли на свалку. Прости, мам, что я у тебя такой раздолбай.
Она долго смотрела на мои очки, от которых осталась только оправа.
- Поговоришь насчет коррекции, чтобы к следующему дню рождения можно было сделать ее сразу, без лишних осмотров.
Мой минус два давал мне хорошую картинку мира, но границы автобуса и домов немного сливались, словно с ними происходила диффузия.
Вот так, с синяками, болью в спине и предплечьях, Роджер Келли встретил свою семнадцатую весну.
После трех дней сидения дома, наконец, возвращаюсь в школу. Боже, дай мне сил выдержать тот кошмар, что творится со мной.
Угол и книжки мне куда роднее, а те утырки из элиты казались мне такими славными ребятами. Ну и пусть меня не принимали к себе, зато никто не трогал и...
Но это место живее, ты верно говоришь. Ради жизни, что кипит здесь, стоит возвращаться не раз и не два.
Эти люди больны, каждый по-своему. Спорим, что у половины из них неблагополучная семья, а у оставшейся части какие-то проблемы с собой.
Автобус приезжает к школе. Он едет теперь другим путем, дорогу перекрыли на время ремонта. Теперь я еду в два раза дольше, но это время того стоит, потому что здесь сказочный обзор: мост через реку, пыльные дороги, старые дома, заброшенные многоэтажки, заводы вдали, трубы, что выпускают дым в небо.
В мае небо особенное, не такое, как летом в июне. Оно похоже на молодую девушку, неиспорченную ничем дурным в этом мире. Сейчас теплее, чем в момент нашего приезда, солнце нагревает воздух до плюс двадцати.
Выхожу из автобуса, осматривая пыльные тропинки, ведущие в школу. Иду не через главный ход, а сбоку, по сетке, окружающей двор. Не хочу, чтобы вся школа видела меня, мое лицо, тыкала, что я слабак...
Знакомый голос зовет меня. Не хочу оборачиваться, но все мое избитое нутро подсказывает, что лучше не игнорировать.
- Ты мне интересен, Ро, - уродует имя. - Раньше никто не мог дать мне отпор, как это сделал ты на днях.
Киваю, спиной упираюсь в сетку забора. Он протягивает мне сигарету. Раньше я пробовал их с мальчишками, но мне это очень не понравилось, поэтому я тут же бросил.
- Нет, спасибо.
- Лучше возьми, - он обхватывает меня за плечи, наваливаясь всем весом. Беру сигарету, смотря на проходящих учеников, все они здороваются с Каином. Он кому-то кивает, кого-то игнорирует, красивым девчонкам подмигивает.
Он дает мне зажигалку, закуриваю, кашляя с непривычки.
- Первый раз? - спрашивает он, смотря на меня.
- Нет. Давно было. Я бросил, мне не понравилось.
- Эти понравятся, - они и правда имеют какой-то приятный вкус, пахнет не только табаком, но и чем-то сладким. - Так вот, Ро, ты меня заинтересовал. Ты не глупый, сильный, пусть и внешне не очень, - он хмыкает. Затягивается, откидывает голову назад и выпускает дым вверх. - Я в этом году ухожу, а не нашел того, кто держал бы школу в порядке.
- Ты называешь это порядком? - хмыкаю, рассматривая сигарету.
- Слушай, не нарывайся, - он ударяет рукой по стеке, нависает надо мной. - Я знаю, что ты не такой, каким тебя воспитали мамочка с папочкой.
- Мой отец умер, - перевожу взгляд снова на сигарету.