Вскоре после того, как отряд покинул берег озера, они оказались на равнине; в Годы Увядания тут, вероятно, размещалась командирская лужайка для игры в боулинг. Тут топлива было вдоволь; в одном месте экзотермы угодили на подснежную кучу остатков дерева траум. Куча разгоралась все сильнее и теплее, пока из-под снега не полыхнуло ярко-изумрудное пламя. На несколько мгновений поле и постройки за ним стали отчетливо видимы. Затем зеленый свет померк, и осталось лишь теплокрасное свечение.
Они отошли от подледки, наверное, ярдов на сто. Если препятствий не встретится, впереди еще более четырех тысяч ярдов пути. Отряд втянулся в болезненную рутину: пройти несколько десятков ярдов, остановиться, разбрызгать экзотермовую слизь. Пока Нижнимор с Хэвеном отдыхали, Аннерби и Андерхилл смотрели, где экзотермам попадается больше всего топлива. На этих местах они пополняли все рюкзаки с илом. Иногда топлива оказывалось слишком мало (в этих местах под снегом тянулась цементная полоса), и приходилось загружать только снег. Он им тоже был нужен — для дыхания. Но без топлива для экзотермов холод быстро становился цепенящим, распространяясь от скафандровых сочленений и подошв. Успех зависел от способности Шерканера удачно предугадать местоположение следующего богатого топливом участка.
Вообще-то, Шерканер находил его достаточно легко. Он сориентировался при свете горящего дерева и по формам снежных заносов теперь без труда определял, где залегает растительность. Все шло хорошо; он не замерзал снова. Боль в кончиках рук и ног была резкой, каждое кольцевое сочленение пылало огнем, мучили боли от давления, холода и потертости от скафандра. Интересная проблема эта боль. Такая полезная штука и такая надоедливая. Даже закаленные пауки типа Хранкнера не в состоянии полностью ее игнорировать; он слышал по тросу шумное дыхание Аннерби.
Остановиться, перезарядить рюкзаки, заправить воздушные баки, и вперед. Снова и снова. Обморожения Джила Хэвена стали сильнее. Они остановились, попробовали поправить паучаре скафандр. Аннерби поменялся местами с Хэвеном и взялся помогать Нижнимор с санями.
— Никаких проблем, — сказал Джил, — это всего лишь средние руки.
Но дышал он с трудом, тяжелее Аннерби.
И все же они продвигались во Тьме куда лучше, чем рассчитывал Шерк. Шли во Мраке, но вскоре движения сделались автоматическими. Остались только боль… и восторг. Шерканер выглядывал в крохотные смотровые стекла шлема. За туманом и сиянием экзотермов… пологие холмы. Мрак тут не кромешный. Иногда, склонив голову под нужным углом, он ловил отблеск красноватого диска низко в западном небе. Он видел солнце Глубочайшей Тьмы.
А еще через крохотные иллюминаторы Шерканер различал звезды. Наконец-то. Пауки первые заглянули в самую глубокую Тьму. Мир, о котором спорили, отрицая его существование, древние философы: как может нечто существовать, не будучи в принципе наблюдаемо? Но вот оно, они его видят. Оно, это состояние, существовало и прежде, веками в холоде и неподвижности… под звездами. Звезды везде. Даже сквозь толстое смотровое стеклышко, пользуясь лишь верхними глазами, он видел, что цвета их совершенно необычны. Если бы сейчас остановиться и подстроить нужный угол зрения, что еще он увидел бы всеми глазами? Теоретики, как правило, считали, что полярного сияния во Тьме не бывает, потому что не хватает его солнечного света, чтобы его разжечь; некоторые, однако, полагали, что источником энергии полярного сияния каким-то образом выступают сохраняющие активность вулканы. Может, значит, появиться и другой свет, кроме звездного…
Рывок троса вернул его к действительности.
— Шевелись, шевелись. — Джил сорвался на хрип. Несомненно, он передавал слова Аннерби. Андерхилл начал было извиняться, потом сообразил, что остановилась-то Эмбердон Нижнимор, тащившая сани позади.
— Что там? — спросил Шерканер.
— Эмбер видела… свет на востоке… Двигайся дальше.