Блинов мне почему-то больше не хотелось. Я решил удовольствоваться бутербродом.
Алгоритм приготовления бутерброда чрезвычайно прост. Отрезаю здоровый кусок хлеба. Беру его в левую руку. Пододвигаю к себе поближе блюдце с маслом. Беру в правую руку нож. Отрезаю… Вот тут-то в алгоритме и произошел сбой! Масло не хотело отрезаться. Может быть, нож тупой? Осторожно провожу по лезвию большим пальцем. Недостаточно осторожно. Нет, если кто здесь и тупой, то уж точно не нож. Пытаюсь пилить ножом кусок масла. Нож не оставляет на нем царапин. Задумчиво рассматриваю нож. А в голове — ни одной мысли!
– Да ты вилкой его, вилкой! — сочувственно советует дед Игнат.
Совет оказывается дельным. При помощи вилки легко отделяю большой кусок и размазываю по хлебу. Руки по непонятной причине противно подрагивают. Бутерброд летит вниз и падает на пол. В принципе, маслом вверх, но поднимать его все равно не хотелось.
У меня вообще пропал аппетит.
И это была первая странность.
Что это? Еще один прокол таинственных хозяев астероида? Нарушение физических законов? Для чего? Случайность или демонстрация силы? Дескать, землянин, возвращался бы ты на свою Землю, зачем тебе эти опасные игры?
Я мог бы задать себе еще не один десяток риторических вопросов, но тут ко мне подошел дед Игнат и прервал поток моих мыслей.
– Что, так и собираешься весь день просидеть? Шел бы лучше на речку, искупался бы, рыбки поудил. Я вот как раз и удочку прихватил.
С этими словами дед протянул мне удилище с привязанной к нему капроновой веревкой. На конце веревки болтался сильно погнутый заржавленный крючок.
Удочка, выданная дедом Игнатом, была из бамбука. Причем, свежеспиленного. Таким образом, общий счет матча стал три — ноль в мою пользу. Если уж неизвестные творцы виртуальных Вселенных старались создать у меня иллюзию, будто климат и природа здесь соответствуют привычной для меня средней полосе России, то откуда же здесь, скажите на милость, мог взяться бамбук? А?
Тогда меня это еще позабавило.
Уже через полчаса я перестал следить за счетом. Я мог только пассивно наблюдать, как окружающая меня субъективная реальность наносит удар за ударом по моим нервам, психике, разуму.
Я уже не пытался делать выводы.
Но это будет только через полчаса.
Стоило мне выйти за околицу, как меня заставил остановиться очень громкий и резкий свист. Он раздавался чуть впереди слева, где возвышалась невысокая гора. Казалось, звук идет как раз с ее вершины. И звук этот был невероятной силы. Я не думал раньше, что люди могут ТАК свистеть!
– Ну вот и Соловей-разбойник, — произнес я, резко поворачиваясь на свист и с удивлением ощущая в своей левой руке рукоятку бластера.
Вот уже второй раз за день! Надо бы последить за своей реакцией, так и пристрелить кого-нибудь не долго!
Но пристреливать, как оказалось, было некого. По крайней мере, беглым взглядом окинув поверхность горы, я не обнаружил на ней ни одной стоящей мишени. С другой стороны, я не увидел и какого-нибудь естественного укрытия, за которым этот чемпион по художественному свисту мог спрятаться.
Мне оставалось только недоуменно пожать плечами.
Я сложил руки рупором и прокричал, если быть откровенным, не слишком надеясь на ответ:
– А-а-а-у-у!
– У-у-а-а-а! — ответом мне было эхо. Только очень странное эхо.
Предпринимаю еще одну попытку. В голову не приходит ничего лучшего, чем:
– Я Дима!
Хотелось продемонстрировать неизвестному потенциальному собеседнику свою вежливость, представившись первым.
– Амид я!
Так я узнал, что у эха… или у эхо… тоже может быть имя. Странное имя, химическое.
Если уж местное эхо ведет себя так странно, повторяет все мои слова задом наперед, то можно предположить, что и свистело тоже оно. Скучно ему стало сидеть в полной тишине, вот оно и решило привлечь собеседника громким свистом.
В первый раз у меня возникло сомнение в том, что все, происходящее вокруг, срежиссировано специально для меня. Слишком много было лишних, ненужных деталей.
Спектакль ли все это? Играю ли я в нем роль зрителя? А главное — кто управляет действием?
В таких бесполезных раздумьях я и вышел к берегу реки. Река была неширокой, но очень быстрой.
Я с сомнением посмотрел на крючок. Вряд ли здравомыслящая рыба клюнет на такой. Что ж, половим глупеньких рыбешек. Нацепил наживку, забросил удочку.
Клев начался сразу.
Никогда еще в моей рыболовной практике это слово не звучало так клево!
Сначала, как водится, клюнул бычок. Я долго смотрел на него в раздумье: с одной стороны — маловат он больно, а с другой — не возвращаться же мне с пустой корзиной. Все-таки бросил его назад в речку, несерьезно это как-то… Для объяснения всего, что происходило дальше, у меня возникла следующая, может быть, недостаточно правдоподобная версия: этот, только что амнистированный бычок, собрал всех своих собратьев-рыб в кучку и рассказал им, что там, на берегу, сидит какой-то сдвинутый рыбак-альтруист, который дает рыбам беспрепятственно съесть наживку, а затем отпускает их обратно в реку. Или эти рыбы просто изголодались по общению с людьми?
В общем, рыба клевала без остановки. Прокручивая затем эти события в своей памяти, я задним умом с удивлением заметил, что пару раз я даже забывал нацепить наживку. Но рыбу это не останавливало!
Никогда еще ловля рыбы не казалась мне таким простым, но увлекательным занятием. В моей корзине трепыхалась рыба всех сортов и размеров. Здесь были окуни, караси, голавли, небольшой сомик (странно, я всегда думал, что сомы живут на большой глубине; и чего этот забрел на мелководье?), две щуки, осетр, несколько лососей, большая камбала… Постойте, постойте… А откуда здесь камбала? Приползла против течения от самого Каспийского моря? Впрочем, мне-то какая разница? Главное — что моя корзинка уже полна и я могу с триумфом возвращаться домой. То-то дед Игнат с женой обрадуются!
Вот выужу еще одну рыбку и…
Следующим был уже известный мне бычок. Это уже явный рецидив! Ну что ж, сам виноват! Второй раз так легко не отделаешься. А ну, иди к своим…
– А ну, положь, откуда взял!
Это сказал бычок.
В сознании проносятся одновременно три мысли. Первая: рыбы говорить не могут! Вторая: здешние рыбы могут все! Третья: да, но почему с вологодским акцентом?
– Че уставился? А ну отпусти!
Рука разжалась сама. Бычок канул в пучину.
Его появление словно послужило сигналом для всех остальных рыб.
– Свободу! Свободу! — донеслось рыбье многоголосье из корзины.
Их глаза с укором смотрели на меня сквозь прутья. Десятки тел трепыхались в унисон, отчего корзина принялась раскачиваться из стороны в сторону.
– Рыба имеет право на нерест! — крикнула камбала.
И это меня добило. В сознании что-то явственно сместилось. Абсолютная апатия овладела мной. Стараясь не смотреть рыбам в глаза, я перевернул корзину над водой.
Весь обратный путь я проделал, глядя себе под ноги. Я не смотрел по сторонам и не пытался ни с кем разговаривать.
Все остальные мои воспоминания того дня были расплывчаты и туманны. Я плохо соображал и хотел бы соображать еще хуже. Я старался ничего не замечать, а если что и замечу, не принимать близко к сердцу. У входа во двор меня встречал дед Игнат. Он сидел на лавке у плетня, терзая в руках гармонь, и пел очень громким и фальшивым голосом:
На какую-то долю секунды мне показалось, что дед Игнат не отбрасывает тени, а потом солнце внезапно ушло за тучу, и я уже не мог проверить свое предположение. Впрочем, даже если бы оно подтвердилось, мне было бы все равно.
И тут пошел дождь…
Пока мы бежали к дому, я обратил-таки внимание на стройные ряды георгинов, растущих на грядке, которую только вчера вечером засеивал дед Игнат. Георгины цвели. Во-первых, не слишком ли быстро они выросли? А во-вторых, дед Игнат уверял, что сеет морковь!
На мой недоуменный вопрос дед ответил исчерпывающе:
– Это еще по-божески! Вот на той неделе, помню, сеял я свеклу. Так вырос вообще бамбук!