— А-а-а! А-а! — потерянно завскрикивал Семен и на коленях пополз к нарам.
Опираясь руками о косяки, Василий встал, взял ружье, вышел, Из лежащего у зимовья ствола сухостоины выдернул топор. Глядя под ноги, прошел вперед, поднял брошенный Семеном нож, вернулся к двери.
— Васи-илий! Ва-а! — вбирая в горсть подол юбки, охнула Устя. — Не убивай!
— Ополоумела баба. Воды испей. — Василий топорищем ткнул в бадейку. — Охолонешь, дак, — глянул на чугунок, — накорми, что ли. — Повел глазами под нары. — А ты вылазь. На Страшном суде с каждого свой спрос. — Вздымая волосатые щеки, поиграл желваками. — Живой нужен ты мне.
Василий ушел в тайгу, спрятал ружье и топор, вернулся. У растопленной печи суетилась все еще бледная Устя, Семен с опущенной головой сидел на нарах. Завидев на пороге Василия, он тихо опустился на колени.
— Дак простил, братан? — Семен ногтями вцепился в грудь, всхлипнул. — Собакой тебе буду!
— Ну-ну, — Василий приузил глаза. — Ежели еще прокудить станешь — чулком выверну и под торбу приспособлю. — Он начал стягивать с себя заскорузлую от крови рубаху.
— Вот она, чистая, поменяй! — сунулась к нему Устя.
Мрачно глядя на жену, Василий взял рубаху. Натягивая ее на комкастое от мускулов тело, приказал Семену:
— Вставай, будя по полу елозить. Запомни, балда стоеросовая, — он подолбил пальцем голову Семена. — Спать лягу, а глаз на тебе открытым держать буду. — Усмехнулся. — Только убивать второй раз не захочешь. Не-ет. Золотишко и тебе надо, так думаю, а решишь меня — поди отыщи, я его на всяк случай перепрятал. — Василий отошел к двери.
Семен поднял голову и обмер: Василий тянул нож из окованных медью ножен, щурился.
— Замри на всяк случай, — предупредил он, отводя назад руку.
Нож блеснул перед глазами Семена и на вершок вклюнулся в стену. Покачиваясь в бревне, нож терся рукояткой о его ухо.
— Этак мы на солонцах разве только зверя кололи, когда с порохом бывало худо. А то — копьем. Понаторели, есть надо было, — с укором сказал Василий и посоветовал: — Отходи от страху, а то жила главная лопнет. А урок вчерашний доделай — лучины наколи.
Он вышел. Семен раскачал нож, выдернул из бревна. Устя обметанными тенью глазами встретилась со взглядом Семена, и он опустил прихваченную сединой голову.
С этого дня стала Устя сторониться Семена. Робко заговаривал при случае — молчала. Мучался Семен, но виду не показывал. Еще жаднее налег на работу и с каждой новой щепотью золота прибавлялось охоты добавить к паю еще несколько. Василий не вспоминал про нож, но стал еще суровее, чем прежде: давил в Семене попытки подняться. Постепенно перекочевал из тайги в зимовье топор, за ним ружье. Понял Василий, что совсем кончился прежний Семен. Так лосось-рыба, идущая на икромет, бьется из последних сил на шиверах и перекатах, а выметав икру — пустая и вялая скатывается вниз по течению.
5
Тихая подкралась осень. Семен с Василием сидели на отвалах породы, курили. Шурф старика давно выработали, рядом пробили еще несколько, но достать круто падающую в недра жилу оказалось не под силу. Заливало водой, не помогала и крепь — оползал грунт. По утрам от первых оснежей хрупали под ногами корочки палых листьев, отгорланили в небе последние гусиные косяки. Подступила зима.
— Вдвоем не взять больше! — Василий отщелкнул окурок. — В Витим надо живой ногой обернуться, людишек поднанять. Артелью будет куда сподручнее.
— Артелью? — Семен покрутил головой. — А как же расшивы твои, дело в Иркутске-городе как же? Ведь золотишко придется делить на артель, на всюё!
— Ха!.. Я хозяин, я и плачу. А плачу, как плачу — скупо. — Василий сковырнул с ичига ком грязи. — Дело тут можно заварить нешуточное, прииск открыть. Людишек что мошки будет. Налетай — кормлю!.. Зимой, как плывуны подморозит, копаться начнем. Теперь — шабаш. — Василий поднялся. — Айда в зимовье, дотолкуемся. Ночь теперь длинна.
Семен встал, и они след в след зашагали вниз от участка.
— Значит, кто-то из нас за людишками да харчами для них податься должон, — налегая локтями на стол, заговорил Василий, поочередно переводя взгляд с Усти на Семена. — Ее не пошлешь — баба, тебе нельзя тоже. Стало быть, мне двигать.
— А что мне нельзя? — весело спросил Семен. — Не до Киева, чай, доберусь ходом.
Василий откачнулся к стене, прогудел удивленно:
— Но дурно-ой!.. В селе тебя мигом стреножат, а то и удавку на шею накинут, кумекаешь?
— Ты это о чем? — забеспокоился Семен.