— Без-от-ветственный ты человек! — с надсадом упрекнул Харлампий. — Все-то тебе «бах»!
Гошка с Женькой захохотали. Сдержанно посмеивался и Сергей. Глядя на них, Харлампий покривил губы и неожиданно улыбнулся.
— Хорошие вы ребята, — сказал он, — только трепачи веселые. Вот стукнет каждому по сорок, как мне, загрустите.
— Поумнеем, — уточнил Женька, вертя в руках лыжину. — Как, братцы, сгодится?
— Шею сломать, — ответил Гошка.
— Ну, мужики-и, — забеспокоился Женька. — Ну, честно?
— Отличные снегоступы, — поднимая с пола вторую лыжину, похвалил Сергей. — Заказываю себе. Очень хорошо, Женя, очень.
— Ходули бездарные, в мастера! — отрубил Гошка.
Студент выпустил лыжину и ринулся на Гошку. Вскрикивая, они беззлобно завозились на нарах. Харлампий подошел к рации, насупился.
— Довольно дурачиться! — прикрикнул он, трогая пальцем стылый глаз индикатора. — Хохочут на весь лагерь, чертяки, развеселились.
Растрепанные, тяжело дыша, они сидели перед Харлампием, улыбались.
— Послушайте, где вы всякой чепухи нахватались, оболтусы? — участливо спросил Харлампий. — Пы-ы-ыли в вас… А теперь серьезно. То, что я рацию арестовал, это, сознаю, через край хватил. Вот схожу к рабочим, поговорю, тогда и решим ладом, что предпринять нам. Вам, Сергей Иванович, тоже не худо бы поприсутствовать, как заместителю.
Сергей колыхнул плечом, дескать, надо так надо, и по ступенькам, вырезанным в снегу, затопал вверх из палатки за начальником.
В палатке у канавщиков светлее — снят суконный утеплитель. На веревке, провисшей над железной печью, сушится одежда, гудит труба, жарко, накурено. Перед открытой дверцей сидит плотный парень в синей майке, курит. От жары у него вспотела голова и черные косички волос прилипли ко лбу. Рядом стоит Васька и с озабоченным видом запаривает чай в задымленной литровой кружке. Николай сидит в углу палатки, читает вслух толстенный роман под заглавием «Море в ладонях»:
— «…и она горячо и пылко прижалась к его мужественной груди, и смех ее журчал как ручейки в скалах…»
Васька глядит в кружку и каждое предложение сопровождает одной и той же фразой:
— Во дает, живут же.
— Не мешай, люди слушают, — урезонивает его парень с забинтованными глазами. Парень этот прихватил горную болезнь — слепоту — и не может глядеть на снег.
В противоположном углу палатки идет веселая игра в карты. Играют в подкидного. Все так увлечены, что не заметили вошедших. Харлампий поздоровался, направился к игрокам.
— Ну, как успех, переменный? — спросил он, кивнув на карты.
— А-а, товарищ начальник. Здравствуйте, присаживайтесь, — пригласил бородатый Хохлов, тасуя только что начатую глянцевую колоду. Хохлов — бригадир. У него черная кудлатая голова цыгана и светлые, удлиненно-диковатые глаза.
— Спасибо, я в азартные игры не люблю, — отказался Харлампий. Он побулькал сапогами в журчащей по полу талой воде, пристыдил: — Что ж вы, товарищи дорогие, и ты, бригадир, для себя постараться не хотите? Окопали бы палатку водоотводной канавкой — и порядок. Мы свою окопали, и теперь терпимо, не такое болото.
Слушая начальника, Хохлов с треском гнул колоду, молчал, насмешливо кривя губы.
— А нам тут не век жить, — просипел от печки Васька Чифирист. — Вам — дело другое. Если разобраться — специальность заставляет, потому окапывайтесь.
— И оклад большой и хороший, — поддержал парень в синей майке. — А мы нынче здесь, завтра посмотрим.
— Ждете, чтоб дядя вам окопал? — Харлампий потряс рукой. — В любой обстановке надо устраиваться по-людски. Вон сколько вас, гавриков! Вышли разом, и все дела. А то — хлев!
Фуркнули карты из рук Хохлова и веером шлепнулись на спальный мешок.
— По пустякам вы ругать уме-ете, — растягивая слова, заговорил он. — Но пустяки есть пустяки. Давайте о серьезном поговорим.
— Давайте, — закуривая, кивнул Харлампий. — Для того и пришли.
Хохлов гладил бороду, будто доил ее.
— Работать когда-нибудь начнем или нет?
— А как же. — Щуря глаз от дыма папиросы, Харлампий наугад совал сгоревшую спичку в коробок. — На днях и начнем.
Хохлов покрутил головой:
— Сами, поди, в это не верите, а говорить приходится, понятное дело почему. — Он оглядел рабочих, словно искал подтверждения своим словам. — А мы вам так скажем: давайте вызывайте сюда руководство, пускай полюбуются на снег и решают, кого там, раз вы сами не в состоянии. Почему никто из них глаз сюда не кажет, почему так?