Обитатели Йабеша, которые не забыли первый подвиг Саула (он спас их город от аммонатов), ночью сняли его труп, похоронили и оплакали его. Таким образом, трагический конец царствования Саула соединился с его блистательным началом.
Неразрешимый конфликт Саула
Судьба этого царя древнего Израиля не может не вызывать у нас ощущения великой трагедии. Саула разрывал надвое конфликт между своим внутренним и внешним призванием. Мирская задача заслонила собой пророческий дар; но и мирскую задачу он не мог выполнить, поскольку божественный огонь превратился в меланхолию, нарушив равновесие психических сил.
Мне кажется, важную роль в этой трагедии сыграл и тот факт, что его пророческий дар носил примитивный экстатический характер. Он не мог выработать сознательное религиозное отношение к этому дару Духа Бога. Он был одержим и не мог достичь уровня сознательного принятия решений. Это легко понять, сравнив Саула с великими пророками. Все великие пророки, в особенности Иеремия, самый зрелый и сознательный среди них, считали пророческий дар источником страданий. Из-за него они не могли вести обычную жизнь, у них возникали проблемы, их преследовали, и они вынуждены были искать одиночества. В качестве примера я приведу лишь жалобу Эвед Яхве, раба Божиего, из Книги Исайи 49:4 (который относится к так называемому Второисайе):
Напрасно трудился я, попусту растратил свою силу, напрасно.
И слова Иеремии:
Не сидел я среди насмешников и не веселился, по воле твоей один сидел я, ибо ничтожеством наполнил ты меня. ( Мер. 15:17)
Но эти страдания не превращаются в меланхолию, поскольку пророки понимают, что это неотъемлемая часть дара Духа. Иногда их захлестывает отчаяние, иногда они даже пытаются бунтовать, но они не стремятся сбежать, ибо для них сильнее всего ощущение служения Богу.
Они понимают смысл этих страданий и терпеливо переносят их. Об этом очень красиво сказано у Второисайи. После приведенной выше жалобы Исайи немедленно следует уверенность:
...но суд мой с Господом и работа моя с Богом. (Иса. 49:4)
О том же говорит и Иеремия:
И сказал я: "Не буду вспоминать его и говорить от имени его не буду", но был он, как огонь пылающий у меня в костях, и я не смог больше сдерживаться. (Мер. 20:9)
Он знает, что должен говорить, иначе погибнет, поглощенный внутренним огнем. Знаком он и с экстазом, что можно понять из его слов:
Сердце мое в груди разбито из-за пророков, тряслись кости мои и был я как пьяный, как человек, побежденный вином из-за Господа, из-за слов святости его. (Мер. 23:9)
Но у него большое преимущество перед Саулом: Руах Яхве приходит к нему в словах, а не в виде демонической одержимости. Для великих пророков Руах Яхве перестал быть просто эмоциональной одержимостью и превратился в настоящее духовное явление. Поэтому они не просто являются носителями Руах Яхве; они не просто одержимы, в Руах Яхве заключено содержание, которое затрагивает их до глубины души. Для этих пророков Бог — уже не первичная эмоция, пылающий жар души, это некая духовная личность, с которой они могут поддерживать человеческие отношения, хотя их захлестывает ее духовная сила.
Саул принадлежал к более раннему типу пророков, и его божественная одержимость превратилась в меланхолию. Он не мог, подобно великим пророкам, преобразить одержимость Богом в преданность Богу. Он был мрачным, недоверчивым, одиноким человеком. Давид же, наоборот, связал свою жизнь с Богом, поэтому преуспел в жизни и выполнил свою задачу. Но личность Давида не была столь противоречивой и глубокой, как личность Саула. Саул был дальше от Бога, но, соответственно, он вместе с тем был и ближе к Богу. Благодать Господняя покоилась на Давиде, на Саула же снизошел Дух Бога. Давид соответствовал коллективному идеалу царя, поэтому в более позднем еврейском фольклоре и легендах говорится, что Мессия будет его потомком. Наиболее известный пример - это генеалогическое дерево Христа, в котором прослеживается его происхождение от Давида.
Если бы Саул не пытался избежать своей судьбы, он никогда бы не стал фигурой, соответствующей коллективным представлениям; он стал бы великой личностью.