Я вернулся на подземный вокзал и присоединился к Самборскому. Он осматривал разрушенную взрывом перегородку между вентиляционной шахтой и туннелем и давал указания, как ее восстановить и замуровать.
— Но как могла она здесь проломиться? — удивлялся инженер. — Неужели…
— Что — неужели? — спросил я его.
Он не ответил. У меня мелькнула мысль: «Неужели диверсия?»
Это было ужасно, но иного объяснения быть не могло.
— Кто-то из наших все же погиб, — сказал шедший рядом работник.
— Где?
— Вон там, — показал он на труп, лежавший в зеленой канавке.
Мы подошли ближе. Я наклонился и узнал профессора Довгалюка.
— Неужели мертв? — с волнением спросил инженер.
Но профессор был жив. Он застонал, когда мы притронулись к нему.
— Аркадий Михайлович! — позвал Самборский.
Профессор открыл глаза, узнал Самборского и хрипло прошептал:
— Задержите Черепашкина… он виновник… аварии…
Ботаник снова потерял сознание. Мы подняли его на руки и осторожно понесли в кабинет начальника подземного вокзала. Немедленно вызвали врача, и тот, осмотрев старика, сказал, что ничего страшного нет.
— Он получил сильные ушибы, когда падал. Через несколько минут очнется.
Тем временем начались розыски Черепашкина. Я остался возле Аркадия Михайловича, ожидая, пока его приведут в чувство. Мои мысли были заняты Черепашкиным. Зачем понадобилось ему причинять Глубинному пути такие повреждения? Может быть, бывший управдом сошел с ума?
Врач сказал правду: профессор Довгалюк быстро очнулся и смог рассказать о том, что с ним случилось.
Распрощавшись с нами несколько часов назад, профессор вспомнил, что ему нужно взять семена, и, прежде чем ехать на плантацию, решил зайти в камеру хранения багажа. Обратно он шел мимо незаконченных мастерских, отделявшихся от герметизированного туннеля только стеной. Вдруг он заметил, что из-за выступа стены выскочил и быстрыми шагами направился в глубину подземелья человек. Профессор внимательно присмотрелся и узнал смотрителя подземного сада.
— Черепашкин! — крикнул он.
Но тот, не оглядываясь, бросился бежать. Аркадий Михайлович крикнул еще несколько раз и поспешил вслед беглецу. Черепашкин не останавливался. Встревоженный странным поведением смотрителя, профессор еще прибавил шагу. Но расстояние между ним и Черепашкиным все увеличивалось, так как Черепашкин бежал что было сил. Вдруг Черепашкин бросился в поросшую травой канаву. Теперь профессор быстро приближался к нему. Но только он подошел к канаве, позади прогремел взрыв. Профессор видел, как падали рабочие, и почувствовал, как невидимая сила бросила его на землю.
Больше он ничего не помнил.
Во время рассказа старика вернулся Самборский.
— Ваш Черепашкин, Аркадий Михайлович, исчез неведомо куда. Нигде ни следа… Но я уже связался с Иркутском и уведомил начальника охраны Глубинного пути. Томазяну следует знать о случившемся.
— Томазяну? — удивленно спросил я. — Почему Томазяну?
— Он ведь наш начальник охраны.
— Давно?
— С начала войны.
Это было для меня новостью.
12. Электропоезда идут на запад
Томазян действительно получил новое назначение. Его перевели сюда из прокуратуры и назначили начальником охраны подземного пути. Это назначение свидетельствовало о доверии к следователю и возлагало на него огромную ответственность.
Бывший следователь понимал, что, если в туннеле еще оставались враги, значит, дело Догадова было недостаточно расследовано, понимал, что означает новая катастрофа на Глубинном пути и где таятся ее причины.
— Вот оно то, что скрыл от нас Догадов, — сказал мне Томазян, когда я встретил его на аэродроме.
Он прилетел ночью, немедленно осмотрел места, где воздух прорвался в туннель, выслушал сообщения инженеров и рабочих. Самборский рассказал ему о происшествии с профессором Довгалюком. Томазян заехал в больницу, где лежал Аркадий Михайлович, но ничего нового не узнал.
Томазян вернулся в туннель и распорядился усилить розыски Черепашкина. Но смотритель подземного сада словно испарился. И, только когда слух о Черепашкине разнесся по всему участку, к Томазяну прибежал один из лифтеров и сказал, что совсем недавно поднял смотрителя на поверхность. Томазян с досады кусал ногти. Он упрекал себя в том, что в свое время «прошляпил» Черепашкина, не уделил достаточного внимания одной мелочи, а именно: разнобою в показаниях Черепашкина и Догадова. Первый уверял, что Догадов оставил его, а второй — что Черепашкин сам убежал. Томазян поверил Черепашкину, которого считал человеком ограниченным, неспособным подняться выше собственных мелочных интересов.