— Видимо, заинтересованы.
— Видимо! У тебя и выражения-то все с осторожностью. Видимо! Видимо, ты не все понимаешь! — Гребенкин усмехнулся. — Да, по правде, сначала и я не понимал. Дело тут сложное. Люди истосковались в отстающих ходить. А вот фундамент двора увидели, обрадовались, поверили, что двор будет. Это, брат, не только понять надо. Прочувствовать! Только начни хорошее дело — сразу сотня помощников найдется.
— Выходит, заложи фундамент двора — и сразу энтузиазм поднимется?
— Ох, браток! Оказенился ты совсем. — Гребенкин повернулся назад и, показав на штабель бревен, сказал: — Вот и этот штабель вызывает, как ты выражаешься, энтузиазм! И не только у председателя. Главное — у колхозников. И вот те сорок домов будущих — тоже энтузиазм! И фундаменты будущих дворов! И поля!
— Хлеба хорошие?
— Потом посмотришь. А когда дело с места чуть тронулось да маленько пошло, тогда можно и «Дубинушку» гаркнуть.
Контора была уже на виду, когда Гребенкин, вдруг вспомнив что-то, остановился.
— Заговорился я с тобой и забыл совсем. Пошли обратно! — Он решительно повернул назад и, когда поравнялся с нужным ему домом, сказал:
— Надо объявить бригадиру первой бригады, что Тоня повела своих двор достраивать. — Гребенкин подмигнул мне и шагнул в хату.
Когда он вышел оттуда, вслед за ним выскочил пожилой человек, который на ходу надевал телогрейку.
— Так нам, значит, Сергей Устиныч, ближний двор?
— Конечно, ближний. Твоя бригада стариковская, сам знаешь, ну и решили дать вам который больше отстроен.
— Вот спасибо-то, Сергей Устиныч… Мы это… подмогнем!
— Вот и пошло дело, — удовлетворенно промолвил Гребенкин, обернувшись ко мне, — а ведь я и сам хотел предложить такой ход, но все ждал: догадаются или нет. Ну, понимаешь меня? Загорятся ли сами? Загорелись!
В конторе Гребенкин познакомил меня с секретарем партийной организации.
— Ты, Сергей Устинович, Тоню Быкову не встречал?
— Только что разговаривал.
— Двор ей определил?
— Определил.
— Хороший народ у нее в бригаде! Я с ними беседовал в обеденный перерыв, разговорились о подготовке к зимовке. Все как один: сами двор поможем достроить. Значит, разрешил? Тогда я пойду со второй бригадой поговорю. Надо и их…
— Поговори, поговори, — улыбнулся Гребенкин. — Только самого-то Самсона надо на лошади догонять.
— Так ты с ним, наверное, уже виделся, — догадался парторг.
— Да. Но и тебе побеседовать не мешает. Ближний двор — для них.
Парторг ушел. А Гребенкин вызвал к себе бухгалтера.
— Ну как, Петр Петрович, изыскал деньги?
Петр Петрович — уже немолодой человек в очках, с взъерошенной шевелюрой.
— По два рубля наберем, Сергей Устинович.
— И то хорошо! А за сентябрь, Петр Петрович, надо по три рубля дать.
— Если вы гарантируете, Сергей Устинович, что в закуп дадим десять тысяч центнеров, тогда найдем денег. По три рубля найдем.
— А где найдем?
— По другим счетам пошарим… Временно, до получения денег за пшеницу.
Должно быть, у Гребенкина не было настроения выяснять до конца, как бухгалтер будет шарить по другим счетам. Да по всему было видно, что Петру Петровичу он доверял и на слово.
— Тогда пишите объявление. Самыми крупными буквами, избача вызовите — он мастак.
— Хорошо, позовем, — оживился Петр Петрович. — Только какие слова написать? — Петр Петрович взял лист бумаги.
— Слова? Самые простые. — Гребенкин подумал немного. — Пишите так: «Товарищи колхозники! Правление доводит до сведения, что аванс на трудодни за август будет выплачиваться пятого сентября»… Будут деньги к пятому сентября?
— Лучше бы, Сергей Устинович, шестого. Надежнее.
— Ну, шестого! Значит, шестого сентября, из расчета по два рубля за трудодень. А ниже — еще крупнее буквы пустите. Напишите так: за сентябрь аванс будет выдаваться из расчета три рубля за трудодень, выработанный в сентябре. Сегодня же вывесить такое объявление! Во второй бригаде — тоже. Ясно?
— Сейчас мы это организуем, Сергей Устинович. — Бухгалтер заспешил к выходу.
Я снова спросил Гребенкина про хлеба.
— Не торопись — все покажу. Только по порядку. Сначала на кукурузу.
Мы подходили к полю, на котором торчали редкие и низкорослые растения кукурузы.
— Вот полюбуйся. Почти вся такая, а мы сдуру махнули сразу шестьсот гектаров. Пропал труд. Пшеницы тут наросло бы центнеров по десять с гектара. А теперь только натуроплату плати.
Я назвал несколько колхозов, где видел хорошую кукурузу. На это Гребенкин возразил: