Сатору выглядел оскорбленно.
— Я могу лишь догадываться. Яму могли сделать те люди внизу.
— Зачем?
— Шш, — снова зашипел на меня Сатору.
Два человека медленно поднимались, паря. Я боялась, что они окажутся рядом с нами, но они опустились на другой стороне ямы и пошли прочь. Когда они пропали из виду, Сатору стал говорить нормальным голосом:
— Они, наверное, пытаются что-то выкопать.
Я смотрела на дно кратера. Что-то было внизу, скрытое тенью ямы. Будь я на другой стороне, я бы увидела. Вдруг у меня появилась идея.
— Сатору, сделай там зеркало, — указала я.
Он тут же понял мою идею. Воздух замерцал, слепящий свет вспыхивал по сторонам. Лучи слились, и появилось серебряное зеркало.
— Наклонил его сильнее.
— Я уже понял! Да-а-вай!
Он медленно накренил зеркало. Вскоре мы смогли увидеть, что было на дне ямы.
Мы затихли от потрясения. Разве я не была тут раньше? Почему не поняла сразу, где мы были?
Зеркало отражало большой дом, почти засыпанный грязью. Один взгляд на темное дерево, и я узнала дом Шуна.
Мы почти не говорили на обратном пути.
Хоть мы увидели много странностей в сосновом лесу, мы думали о Шуне.
Я не знала, что случилось, но земля словно хотела проглотить дом Шуна. Вряд ли такое можно было пережить. Так почему я была убеждена, что Шун был еще жив?
Где он теперь? Он в порядке? Ему нужна была помощь? Эти вопросы без ответов крутились в моей голове.
— Ты сказала, что он ушел из дома, да? Значит, он в порядке, — сказал Сатору скорее себе, чем мне. — Поищем его завтра утром. Уверен, мы его найдем.
— Разве не стоило пойти сейчас?
— Солнце скоро скроется. Мы не знаем, где сейчас Шун. Знаю, ты переживаешь, но мы лучше начнем утром.
Как он мог быть таким спокойным? Он не переживал? Я не ощущала уверенность.
Мы прибыли в парк, где собирались встретиться с Марией и Мамору, но их не было видно. Мы подождали немного и решили пойти по домам.
— До завтра.
Слова не подходили ситуации. Казалось, мы прощались после пикника в парке. Мы пошли по разным дорогам — Сатору по тропе в Хейринг, а я — на лодке в Вотервил.
Тени тянулись в городе, пока солнце опускалось за гору Цукуба. В городе горели огни, и вода блестела, отражая искры. Это было мое любимое время дня, когда я наслаждалась пейзажем, думая о событиях дня, размышляя, что ждет меня завтра.
Я привязала лодку за нашим домом и прошла в заднюю дверь. Я удивилась тому, что родители рано были дома.
— С возвращением, — мама улыбнулась. — Ужин готов. Мы давно не ели вместе.
Отец смотрел на меня, пока я усаживалась за стол, а потом широко улыбнулся.
— Ты вся в грязи. Помойся.
Я думала, что отец спросит, где я была, когда я вернусь, но он не стал. Он говорил о планах установить фонари в центре города, потому что жаровен было мало. Но фонари требовали электричества, которое позволяли использовать только для колонок в ратуше. Так что, чтобы план осуществился, нужно было свериться с Кодексом этики.
— Сколько бы мы ни писали, комитет этики никогда не согласится, — ворчал мой отец, мэр, тыкая палочками кусочек рыбы.
— Лучше бы ты сначала сделал что-то с освещением в библиотеке, — сказала мама. Ее работа главного библиотекаря делала ее статус выше, чем у мэра.
— Библиотека уже использует пятую годового бюджета.
— Знаю. Но мы работаем допоздна, и фосфоресцирующие лампы — лишняя суета, — она указала на свет над столом.
Тогда широко использовались фосфоресцирующие лампы. Их часто звали шарами бонтан, это были большие трубки с вакуумом, внутри они были покрыты особой краской, содержащей платину или иридий. Когда его заряжали проклятой силой, лампа сияла какое-то время. Около получаса, а потом тускнела, и ее приходилось заряжать снова. Это раздражало.
— Сейчас только в Вотервиле есть достаточно электричества. Но проложить кабеля до библиотеки в Хейринге не выйдет.
— Нельзя построить новое водяное колесо у библиотеки?
— Это будет сложно. Это помешает передвижению, и каналы там с медленным течением, так что не будут производить электричество.
Чем больше они болтали, тем больше я ощущала, что что-то не так. Они словно намеренно играли это, чтобы не дать разговору перейти на другую тему.
— А вы не знаете, что случилось с Шуном?
Они тут же притихли.
Мое сердце колотилось. Я знала, что вопрос был опасным, так зачем задала его? Я злилась на беспечный разговор родителей, пока мы переживали за Шуна? Или я хваталась за шанс узнать хоть какую-то подсказку?
— Ты про Шуна Аонуму? — тихо спросил отец.
— Да. Он вдруг перестал ходить в академию, — мой голос дрогнул.
— Об этом говорить запрещено. Ты ведь это знаешь? — мама напряженно улыбнулась.
— Да, но… — я опустила взгляд на грани слез.
— Саки… Сач-чан, — папа слабел, когда видел мои слезы.
Так он не называл меня с тех пор, когда мне было пять лет.
— Милая, — тревожно сказала мама.
— Все хорошо. Саки, послушай. В жизни будет много сложностей. Среди них и расставание с друзьями.
— Что случилось с Шуном? — закричала я, перебивая его.
Отец нахмурился.
— Он отсутствует.
— Почему?
— Пару дней назад в Пайнвинде произошел несчастный случай. Шун Аонума и его родители пропали с тех пор.
— Случай? Какой? Никто не говорил об этом. Почему…
— Саки! Хватит, — строго сказала мама.
— Но…
— Мы переживали за тебя, ясно? Не перечь и слушай нас. Хватит лезть в то, что тебя не касается.
Я с неохотой кивнула и встала.
— Саки, пожалуйста, — мама почти плакала, когда я собиралась покинуть кухню. — Я не могу потерять еще… Нет, я не хочу потерять тебя. Прошу, слушайся нас.
— Хорошо. Я устала, так что пойду спать.
— Спокойной ночи, Саки, — сказал отец. Он обвил рукой маму, которая зажала переносицу.
— Спокойной ночи.
Я поднялась по лестнице, слыша слова мамы: «Я не могу потерять еще… Нет, я не хочу потерять тебя». И я уже слышала от нее крик, полный боли: «Я не хочу потерять еще одного ребенка!».
Я лежала на кровати с миллионом мыслей в голове, но не могла уснуть.
Я всегда думала, была ли у меня старшая сестра. Впервые я подумала об этом в десять лет. Мама случайно оставила меня без присмотра в библиотеке, и я наткнулась на старый словарь (материал третьего класса). В школе Гармонии мы говорили о том, как наши имена отражали желания и ожидания родителей, и я хотела знать, что значило мое имя.
У «Са» было три определения: «рассвет», «рано» и «молодой», но я не знала, что мне подходило. Я была ребенком, я и так была молодой. Потом я посмотрела «ки» — «очень молодой», «время», «маленький». Два слова означали почти одно и то же, и тут я заметила последнее определение.
«Младший ребенок».
Конечно, это было не точным доказательством, что я была младшим ребенком. Но моя мама была чувствительная к значению слов. Будь я старшим ребенком, в моем имени не было бы «ки».
Я думала об этом и смутно вспоминала детство. Тогда мне было два или три года. Обо мне всегда кто-то заботился, куда бы я ни шла. Человек был старше меня, но младше мамы. Родители звали меня Сач-чан, а того человека — Йоч-чан.
Да, мою сестру звали Йошими.
Может, это воспоминание было поддельным, но после крика мамы, что она не хочет потерять еще ребенка, мысль, что у меня была сестра, стала более вероятной.
Если это была правда, то почему сестры тут уже не было? Ее убрали? И это было связано с тем, что происходило с Шуном?
Я не могла найти ответы. Я застряла в круге вопросов.