Г е т м а н о в. Фу! Мы же решили, что как только вернемся в Баку...
М а р и н а. Молчи, молчи. Сейчас ты начнешь говорить, и я опять буду неправа... Но я чувствую... это хищничество, Андрей, - вот что. Так нельзя. Почему у Фатьмы-ханум есть Гулам, Сара, работа - всё. А у меня - ничего. Я как бесплодная земля. Разве я всегда была такая? Когда Саша меня увидел здесь, я сгорела со стыда.
Г е т м а н о в. Судя по вашей встрече, это не было заметно. По-моему, ты висела у него на шее.
М а р и н а. Как тебе не стыдно! Ты ругаешь Марго, а сам дружишь с ее мужем, которого она выше в тысячу раз. Ты выслушиваешь от него донесения о поведении твоей жены. Просто - позор!
Г е т м а н о в. Я с ним дружу? Я выслушиваю?
М а р и н а. Ты сам себя сейчас выдал. Сколько раз я тебе говорила, что комендант - хам и непроходимый дурак. Ты смеешься над ним, но он тебе нужен. Он избавляет тебя от труда быть грубым. Это черная работа, а ты любишь быть чистым. Разве тебе нужны люди? Ты же никого не любишь, кроме себя. (Рыдает.)
Г е т м а н о в. Женщина может наговорить черт знает что, но стоит ей заплакать - ее же нужно утешать. (Помолчав.) Ну, успокойся. (Притягивает ее к себе Марина вырывается.)
Яркие лучи фар подошедшей машины падают на них.
Хлопнула дверца. Появился Майоров с чемоданом.
М а й о р о в. Ну, мои дорогие... Не помешал?
Марина скрывается в доме.
Куда ты, Маринка?
Г е т м а н о в. Она что-то скисла. Плохо переносит жару. Обедал?
М а й о р о в. Спасибо. Я сейчас должен явиться к Ольге Петровне. Буду безропотно есть все подряд и при этом хвалить и ахать. Иначе двадцатилетней дружбе конец. Там же меня уложат спать.
Г е т м а н о в. Зачем? Тебе приготовили комнату.
М а й о р о в. Да, я знаю. Не люблю никого стеснять. Я уже сказал этому твоему... (Заметил папку.) Что читаешь?
Г е т м а н о в. Ничего. Кой черт, тут одичаешь. Когда приходится управлять людьми - не до беллетристики.
М а й о р о в. Мне показалось, что ты вообще... как бы тебе сказать...
Г е т м а н о в. Да ты не тяни. Отстал, что ли? Конечно. Что, ты не знаешь административной работы?
М а й о р о в. Я не очень верю в существование самостоятельного искусства администрации. Не помню где я видел объявление: "Ищу работу в качестве директора". Смешно? Начальник - это не профессия.
Г е т м а н о в. Все это, конечно, верно. Верно - вообще. Извини, не хочется сейчас об этом говорить. Дай руку.
М а й о р о в (протягивает руку). За что?
Г е т м а н о в. Просто так. Я мало верю в дружбу, благодарность и прочее, но мне приятно.
М а й о р о в. Здравствуйте!
Г е т м а н о в. А ты - веришь? Тебе, например, не приходило в голову, что тогда, в институте, я занимался с тобой... наполовину из-за Марины.
М а й о р о в. Пусть даже на три четверти. Если тебе когда-нибудь будет нужна моя помощь...
Г е т м а н о в. Когда-нибудь? Послушай, Саша. Мне бы надо с тобой поговорить... (Нерешительно вглядывается в лицо Майорова.)
Фонарь замигал, бросая колеблющийся свет.
Н-нет, как-нибудь в другой раз.
Наступила темнота.
Чертов долдон! Ну, вкачу же я ему завтра выговор.
М а й о р о в. Как знаешь.
Возникает звон струн и высокий фальцет певца.
Кто это поет?
Г е т м а н о в. Это Газанфар. Он всегда...
М а й о р о в (прислушивается). Ты знаешь, о чем он поет?
Г е т м а н о в. Нет. Всегда одно и то же.
М а й о р о в. Не думаю. Он поет о "Саре".
Г е т м а н о в. Любопытно.
М а й о р о в. Он поет о мертвой долине, которая расцветет и будет прекраснее всех долин юга. Ты можешь гордиться, Андрей, - в "Елу-тапе" уже есть свой ашуг.
Г е т м а н о в. Я не знал...
Песня замолкает.
М а й о р о в. Ну, что ж, отложим. Ладно, я пошел. Сейчас перепугаю стариков. (Подхватывает чемодан, крадучись поднимается на крыльцо и исчезает в темноте.)
Пауза. Затем раздается шум, хохот, голоса, визг
Клавы. Гетманов уходит домой. Через несколько секунд
на крыльцо выходит Иван Яковлевич. За ним - Майоров,
Морис, Теймур, Клава; Ольга Петровна выносит посуду.
И в а н Я к о в л е в и ч. Можешь себе представить - как вечер, навсегда нам комендант египетскую тьму устраивает. Я уж тем доволен, что луна от него не зависит.
Подходят Галанфар и Гулам.
Милости прошу. Присаживайтесь.
М а й о р о в. Ты лучше скажи, о чем давеча со мной хотел говорить? Потолкуем?
И в а н Я к о в л е в и ч. Нет - забастовал. Хватит. Стар я воевать. Так что объявляю - нынче о делах я не разговорщик. Прошу себе заметить.
Т е й м у р. Маэстро!..
И в а н Я к о в л е в и ч. Тимка, молчать! Кому говорю? Тащи-ка музыку - играть будем.
Теймур идет в барак.
И вообще - хватит. Уеду я вот - на родину.
О л ь г а П е т р о в н а. Ты что, Иван? Захворал?
М о р и с. Эт-то потрясающе! Какую еще тебе надо родину? Что здесь Мексика? Разве ты не на родине?
И в а н Я к о в л е в и ч. Не спеши, Матвей Леонтьевич! Я прелестно понимаю. Есть, брат, большая Родина - советская земля. Родина всех трудящихся. И, опять же, есть малая. Где ты, так сказать, родился. К примеру - город Ярославль.
Теймур приносит балалайку и гитару. Иван Яковлевич
пробует строй.
Вот мы с Ольгой Петровной из наших мест молодыми ушли, вроде как в свадебное путешествие. Голод выгнал. А всё память храним. Всякую речь слыхали, а так уж, видно, до смерти окать будем.
О л ь г а П е т р о в н а. И песни у нас свои. Не забываем. Я всякую песню уважаю, а только нигде не поют, как в наших местах. Иван был молодой ловко песни играл.
Г у л а м. Ай, Иван! Тебе не нравится у нас?
И в а н Я к о в л е в и ч. Нет, почему? Нравится. Край хороший. И люди здешние - очень приличные люди. Даже к солнцу привык. Здешнее солнце огонь.
Г а з а н ф а р. Горячее солнце. Быстрое. (Вполголоса напевает.)
М о р и с. Хорошо. А слова, Гулам?
Г у л а м. "Под пламенным солнцем быстрее созревает здоровая лоза, быстрее гниет пораженная недугом". Так, Газанфар?
Газанфар смущенно улыбается.
И в а н Я к о в л е в и ч. Вот-вот. Это правильно. Нет, помирать надо на родине.
М о р и с. Эт-то чудовищно! Куда ты торопишься, Иван? Вот у меня астма, печень, эндокардит - все на свете. И то - буду жить. И очень долго.