Примерно через час мы оцепили развалины. Все приметы — и следы, и беспокойство гнездящихся в крепости птиц — говорили, что нарушители там. Но они не подавали никаких признаков жизни. Время шло, а нарушители не выказывали намерения покинуть крепость. Скорее всего, они заметили, что их окружили, и дожидались темноты, чтобы попытаться прорваться под покровом ночи. Конечно, все бы они не прорвались, но кто-то все равно ушел бы. Да и потери с нашей стороны в таком случае были бы неизбежны.
Учитывая эти обстоятельства, командир роты принял решение: войти в крепость и выгнать оттуда бандитов. В крепость пошел наш взвод.
В крепости мы никого не обнаружили. Стало ясно, что бандиты ушли в подземелье. Мы хорошо знали план подземных переходов и казематов. Там было очень много удобных мест для засад. Но было также и много возможностей обойти эти засады, отвлечь внимание бандитов и выйти им в тыл.
Посовещавшись, офицеры приняли решение: одному взводу блокировать выходы из подземелья, а двум другим спуститься вниз и принять бой. Перспектива боя в кромешной тьме, где можно было запросто перестрелять друг друга, нас не вдохновляла. Поэтому было решено доставить мощные аккумуляторные фонари и спуститься с ними. С фонарями должен был действовать один взвод. Другой, разбившись по отделениям, должен был выйти бандитам в тыл, пока они будут связаны боем с теми, кто атакует их с фронта.
Я со своим отделением пошел по крайней левой галерее. Не все мои солдаты оказались готовыми к такому делу. Особенно много хлопот доставлял мне ефрейтор Чаушкевичус.
Он все время отставал, и мне приходилось постоянно задерживаться из-за него и тормозить движение отделения.
— Слушай, Чауш! — не выдержал я наконец. — Если ты еще раз отстанешь, я поставлю тебя впереди всех. Понял?
Больше ефрейтор не отставал. У нас тоже были фонари. Но мы имели приказ: не зажигать их без особой необходимости и двигаться скрытно.
Скоро сзади и справа раздались выстрелы, крики и разрывы гранат. Там завязался бой. Теперь нам надо было двигаться быстрее, чтобы успеть выйти в тыл отступающим бандитам. Но события разворачивались быстрее, чем мы это планировали. Из глубины подземелья послышались быстрые шаги. Они приближались прямо к нам.
— Ложись! — скомандовал я.
Очень скоро шаги приблизились настолько, что отчетливо слышалось тяжелое, прерывистое дыхание нескольких человек. Дальше скрываться было бессмысленно и опасно.
— Стой! Бросай оружие! Руки вверх! — крикнул я.
Из темноты грянуло несколько выстрелов, и я тут же дал команду:
— Огонь!
Вспышки выстрелов осветили галерею, и мрак пронзили трассы. В пляшущих отсветах мы заметили несколько мечущихся теней. Потом движение прекратилось. Мы зажгли фонари. Перед нами лежали изрешеченные пулями тела четырех бандитов. И, к нашему удивлению, двое из них оказались женщинами.
— Они начали разбегаться. Погасить фонари и — вперед!
Скоро мы вышли к развилке. Предстояло выбрать, по какой галерее продолжать движение. Вспомнив план подземелья, я свернул налево. Это был кратчайший путь к южному каземату, куда, скорее всего, отступили бандиты. Двигались мы быстро, но осторожно и бесшумно. Впрочем, перестрелкой с той четверкой мы уже выдали свое присутствие. Нас могли поджидать за каждым поворотом. Поэтому перед поворотами галерей мы прижимались к внутренней стенке, чтобы не подставить себя под пули.
Но и это в итоге не помогло. Едва мы завернули за очередной поворот, как прямо в лицо нам ударил пулемет. Он бил откуда-то из темноты с кинжальной дистанции, метров с тридцати. Я даже не успел дать команду: «Ложись!» Кто-то из-за моей спины метнул гранату, но взрыва я не услышал. Только вспышка и грохот. Но грохот не разрыва гранаты, а бьющегося стекла огромных размеров. Это было последнее, что я увидел и услышал. Неведомая сила подхватила меня и куда-то швырнула. Пришел в себя я уже здесь.
Анатолий умолкает и смотрит куда-то отрешенным взором. Я решительно извлекаю его из мира переживаний.
— И насколько все это соответствовало тому, что было на самом деле? И было ли это в действительности?
— Было. Все так и было… Только на той развилке я разделил отделение. Сам пошел по правому ходу, а пятерку послал по левому. Когда слева завязалась перестрелка, мы вышли бандитам в тыл, и я заглушил пулемет гранатой. Но двое ребят погибли.
— А мог ты тогда сам пойти налево?
— Мог. Я тогда долго колебался, куда пойти самому.
— Все ясно. Если бы ты тогда пошел налево, то мог бы оказаться в числе тех двух. Что у тебя сейчас и произошло. Ну а у тебя, Наташа, что было?
— Да ничего особенного, — с неохотой отвечает девушка.
— Что значит «ничего особенного»? Где-то ведь тебя носило, как и нас всех.
Наташа вздыхает, долго смотрит на Анатолия и, наконец, решившись, рассказывает.
Я училась на втором курсе. Был декабрь, воскресенье. В училище ехать было не надо, с подружками я ни о чем не договаривалась, а с Толей отношения у меня тогда были чисто приятельскими. Поэтому в этот день я никуда не собиралась. Хотела просто отдохнуть, позаниматься, почитать, посмотреть телевизор.
Но не успела я позавтракать, как все мои планы рухнули. Зазвонил телефон. Мама взяла трубку, ответила, поздоровалась с кем-то, немного поговорила и позвала меня:
— Тебя старый друг спрашивает.
Старым другом оказался Дима Виноградов. В прошлом году он окончил военно-морское училище подводного флота и уехал служить в Заполярье. Сейчас он приехал на несколько дней в Москву.
— Ты чем сегодня занята? — спросил он, после того как мы обменялись приветствиями.
— Ничем особенным, отдыхаю.
— Тогда отдохнем вместе. У меня сегодня тоже свободный день.
Я немного подумала и согласилась. Дима всегда мне нравился. К тому же он, в отличие от многих других парней, никогда не хамил, не делал пошлых намеков и, даже подвыпив, что с ним случалось крайне редко, не стремился форсировать события. Вообще он вел себя всегда очень достойно и корректно. Недаром он стал военным моряком. Папа мне говорил, что моряки и летчики — это высшая каста военного сословия.
Мы договорились о времени и месте встречи. Я немного позанималась и стала облачаться. Именно облачаться. Папа осенью получил крупную премию и сотворил мне роскошный гардероб. «Ты теперь студентка Бауманки и должна выглядеть респектабельно», — отметал он мои возражения.
Я надела тонкий голубой свитер с серебряным отливом, сарафан из синей замши и голубые колготки. Сверху надела серо-голубую шубку с капюшоном. Обулась в красные сапожки, отделанные рыжим мехом. Наряд довершили белые кожаные перчатки. Шапок я никогда не носила, подбирала всегда одежду с капюшоном.
Мы с Димой встретились у метро «Сокольники». Его я узнала издалека. Высокий офицер в черной морской шинели сразу выделялся среди окружающих. Меня же он издали не узнал и только в последний момент понял, кто к нему подошел.
— Ну, Натали, ты изменилась!
— В какую сторону?
— В лучшую. Стала взрослее, достойнее и еще прекраснее.
— Ты тоже изменился. Раньше ты воздерживался от избитых комплиментов.
— Времена меняются, и мы тоже меняемся. Тем более как можно удержаться от комплиментов при виде такой блистательной особы? Позвольте предложить, прелестная, вам руку?
— Ах, не блещу я красотой, и потому не стою рыцарской руки, — ответила я в тон ему словами из «Фауста».
Мы пошли по аллеям. Дима изложил мне программу дня, и я ее одобрила. Мы погуляем по парку, пообедаем в ресторане и сходим в театр. Дима словно знал, что я не откажусь, заранее запасся билетами и заказал столик.
Падал легкий снег. Мы гуляли по парку. Дима угощал меня мороженым, рассказывал о своей службе и требовал, чтобы я больше рассказывала о себе. Его-то слушать было интересно, а что могла рассказать я? Я замечала, что почти все, кто попадался нам в парке, обращали на нас внимание, Дима это тоже заметил. Я считала, что это из-за него, он утверждал, что из-за меня.