Начало смеркаться, и мы поехали в ресторан. Там на нас тоже заглядывались, и это было не всегда приятно. Какой-то кавказский тип лет сорока с лишним направился было к нашему столику, явно намереваясь пригласить меня потанцевать. Но, наткнувшись на взгляд Димы, на полпути остановился, стушевался и сделал вид, что ему нужно было в туалет.
Дима рассказал мне, что его назначили на новый, только что прошедший испытания корабль. Служба на этом корабле будет очень интересная и перспективная. Года через три он станет штурманом, а оттуда прямая дорога в командиры корабля.
— Вот только плохо служить, когда тебя никто не ждет на берегу, — вздохнул он.
Я сделала вид, что не поняла этого прозрачного намека. А Дима начал расписывать мне красоты Заполярья. Какие там прекрасные белые ночи! Куда там до них Ленинграду! В принципе там не «одна заря сменить другую спешит», а вообще ночей нет.
— Но сейчас-то там как раз наоборот, дней нет, — возразила я.
— Зато там сейчас есть северное сияние! Ты его когда-нибудь видела? Нет! Столько лет прожила, и зря! Увидеть северное сияние, и можно спокойно умирать. Ничего прекраснее все равно не увидишь.
— Что-то ты не больно-то похож на покойника, — засмеялась я.
Из ресторана мы поехали в театр. После спектакля мы на такси приехали к нашему дому (Дима раньше жил в соседнем). Там мы долго стояли во дворе. Я ловила перчаткой снежинки и любовалась ими, а Дима слизывал их языком и уверял, что они, полежав у меня на ладони, приобретают особый, ни с чем не сравнимый вкус. Но в конце концов мы достоялись до того, что порядком замерзли, и я пригласила Диму к себе. Мне показалось, что он ждал этого приглашения и с радостью согласился.
Мама очень обрадовалась и сразу побежала хлопотать с чаем. А мы с Димой прошли в мою комнату и там разделись.
— Замерзла? — спросил Дима, когда я сняла перчатки и шубку.
— Не очень. Ноги только застыли.
Дима усадил меня в кресло, снял сапожки и стал растирать мне ступни ног. За этим занятием его застала мама, когда принесла нам поднос с чаем. Дима, смутившись, поднялся, а мама загадочно улыбнулась, поставила на стол чай и сказала:
— Чаевничайте, грейтесь. Не буду вам мешать.
Едва мама вышла, как Дима снова опустился передо мной на колени и подставил свою ладонь под мои ступни. Другой ладонью он гладил мои ноги от пальцев по подъему и до колен. Мне было так необычайно хорошо, что я была бы не прочь, чтобы он делал это вечно.
— Наташа, — вдруг сказал он, — поехали со мной.
— Куда?
— В Заполярье. Конечно, не просто так. Выходи за меня замуж.
Я, конечно, весь вечер ждала чего-то подобного. Но я никак не ожидала, что это прозвучит так просто и неожиданно. Я молчала. Просто не знала, что в таких случаях надо отвечать.
— Ну, что ты молчишь? Согласна?
— Дим, это как-то вдруг ни с того ни с сего… Выходи замуж, и все тут. Мы с тобой даже в женихах с невестой не походили.
— Это ты не ходила. А я все время, пока учился и служил, о тебе думал. Думал, вот Наташка подрастет и станет моей.
Я снова замолчала. Возразить мне было нечего. А Дима приподнял мои ступни чуть повыше, припал щекой к подъемам ног и снова спросил:
— Так ты согласна?
— Да, — чуть слышно и неожиданно для самой себя ответила я и добавила, уже громче: — Да! Да! Да!
Дима подхватил меня на руки, начал носить по комнате и без умолку рассказывать, как мы чудесно будем жить, как будем любить друг друга, какая прекрасная у нас будет семья, какие будут дети, как нам все будут завидовать. Мне казалось, что он сам не ждал от меня такого быстрого и решительного согласия и слегка обалдел от радости.
А я, я была в таком состоянии, что если бы Дима сейчас начал раздевать меня, я не только не стала бы противиться, но и сама помогла бы ему. Но он что-то не торопился с этим. Продолжал носить меня на руках, целовал в лоб, нос, глаза, щеки, шею и губы и говорил, говорил, говорил. Тогда я решила сама проявить инициативу, нащупала сзади «молнию» сарафана и начала ее расстегивать. Но Дима остановил меня:
— А вот этого пока не надо.
— Почему? — удивилась я.
— Не будем торопиться. Я хочу, чтобы наша первая брачная ночь стала действительно первой. Чтобы мы ждали ее, как высшей награды. Согласна?
Такое я услышала впервые и, признаться, была поражена. Я словно увидела человека с другой планеты. Дима повернулся ко мне новой, неизвестной доселе чертой своего характера. Я не знала ни одного молодого человека, который в такую минуту, когда девушка сама предлагает себя, отказался бы, проявил такую выдержку.
— Согласна, — прошептала я.
— Я улетаю через пять дней, — сказал Дима. — У меня два билета до Мурманска.
— Вот как? Ты что, был так уверен, что я соглашусь?
— Разумеется. Летим вместе.
— Подожди, Дима. А мама, папа? Потом, институт. Я за пять дней даже собраться не успею.
— Привыкай. Ты теперь — жена военного моряка. Три часа на сборы, и — в дорогу!
Ничего себе поворот. В конце концов он уговорил меня лететь вместе. Мы просидели еще часа два, строя планы дальнейшей семейной жизни. Когда он ушел, ко мне зашла мама. Я все еще сидела босиком, в одних колготках, с наполовину расстегнутой «молнией» сарафана, и тихо балдела. Мама внимательно посмотрела на меня и спросила:
— Ну, что скажешь?
— Я выхожу замуж.
— Ясно. Я сразу поняла, что Дима сегодня сделает тебе предложение. Это было видно по тому, как он тебе ножки ласкал. И когда вы намерены сыграть свадьбу?
— Скоро. Через пять дней я улетаю с ним в Мурманск, оттуда мы поедем на его базу. Там и поженимся.
— А жить где будете?
— Ему на базе дают квартиру в военном городке.
— Что ж, — вздохнула мама, — этого следовало ожидать. Не может же птенец вечно сидеть в гнезде. Когда-то он должен и вылететь. Только не рано ли, доченька? Я имею в виду твою учебу. Получила бы диплом, и с богом. А так что там делать будешь? Сидеть дома и ждать, когда он из плавания вернется?
— Там есть ремонтные доки, устроюсь работать. А институт и заочно окончить можно. Дима говорил, что там в следующем году откроется филиал Ленинградского кораблестроительного института.
Мы с мамой долго сидели и разговаривали, спорили, доказывали друг другу свою правоту. Мама убеждала меня отложить отъезд и свадьбу до лета, чтобы я смогла окончить второй курс. Тогда и переводиться в другой институт легче будет, и перерыва в учебе большого не будет. Но я была непреклонна.
Мама немного огорчилась, но потом поцеловала меня и пожелала счастья.
— Все повторяется, — сказала она, улыбнувшись. — Я тоже в свое время бросила учебу и уехала вместе с твоим отцом.
Через пять дней мы с Димой ехали в Шереметьево. Внезапно все затряслось, задребезжало… Словом, было как у вас всех. И я оказалась здесь.
— И такая история действительно имела место? — поинтересовалась Лена.
— Практически один к одному. За исключением одного: маме удалось уговорить меня подождать до лета. Дима немного огорчился, но согласился и улетел один.
Мы с Димой писали друг другу каждую неделю и два раза в месяц разговаривали по телефону. В конце февраля связь прекратилась. Дима ушел в плавание на новом корабле. А в апреле мы узнали, что этот корабль погиб в Атлантике. Спасся весь экипаж, кроме Димы и еще трех человек.
Папа узнал подробности. Лодка, на которой служил Дима, была первой в серии новейших атомных подводных крейсеров. Натовские корабли обложили ее. Несколько раз просто чудом удавалось избежать столкновений. Но чудеса слишком часто не повторяются. И в один из дней английская подводная лодка не успела вовремя убраться с пути идущего полным ходом крейсера. Наш корабль переломил англичанина пополам. Английская лодка мгновенно затонула, никто с нее не спасся. Наш крейсер смог всплыть, но повреждения были слишком велики, и он тоже потерял плавучесть. На корабле было много раненых, в том числе капитан. Корабль быстро погружался, а Дима и еще три моряка все таскали раненых к люкам. Сами они покинуть корабль не успели.