Конечно, будучи глупцами, мы вряд ли поймем, что для нас хорошо. Мы скорее попытаемся забраться в орлиное гнездо или на какую-нибудь ледяную вершину истины и славы, потому что она "выше". А потом мы будем сидеть там и мерзнуть до конца своих дней. Именно этого и следовало ожидать от дурака, который мог бы счастливо жить в раю для дураков.
Радикально экзотические существа
Я вовсе не утверждаю, что гедоника - это единственное, что имеет значение; я лишь утверждаю, что будущее с большим удовольствием и без всего остального может уже быть очень хорошим. И мы получаем еще более веские аргументы в пользу того, что будущее может быть хорошим, если мы добавим к утверждению об удовольствии условие, что оно также обладает некоторыми другими свойствами, которые зависят от субъективного опыта. И все же я не утверждаю, что такая эмпирическая утопия была бы лучшей из всех возможных, хотя она могла бы быть очень хорошей. Если существуют неэкспериментальные свойства, которые еще больше повышают желательность будущего, мы можем стремиться к тому, чтобы реализовать и их. Я думаю, что так и должно быть.
Относительная важность гедонических, негедонических и неэкспериментальных благ может быть различной для разных видов существ. Например, я думаю, что у некоторых бессознательных существ могут быть морально значимые интересы, которые могут быть основаны, например, на их предпочтениях. Если только у них не окажется предпочтений, относящихся к эмпирическим благам, то, обсуждая, какая утопия была бы для них наилучшей, они могли бы вообще опустить гедонистические и эмпирические блага из списка. В таком случае не очевидно, что они совершат какую-то ошибку.
Вопрос о том, что хорошо для кого-то, не только часто трудно выяснить эмпирически: метафизически тоже может быть неясно, каков правильный ответ. А для некоторых типов существ вообще может быть непонятно, имеет ли смысл вопрос о том, что в их интересах, и в какой степени. (Этот вопрос рассматривается в сегодняшнем задании по чтению).
Если есть такие другие существа, чьи интересы сильно отличаются от наших - возможно, парень с мономаниакальной тягой к скрепкам - мы должны, я полагаю, попытаться, насколько это возможно, приспособиться к ним (при условии, что у нас есть право голоса в этом вопросе). В другом месте я сделал несколько замечаний о том, как мы можем понимать нормативные вопросы, возникающие в таких контекстах радикальных различий. Конечно, моральные и политические вопросы о том, как сочетать различные воли и интересы, не ограничиваются далекими умозрительными контекстами; они постоянно возникают и здесь, в нашей старой земной биосфере. Черт возьми, они возникают даже в семьях - иногда даже в нас самих.
Однако в этом цикле лекций нам предстоит проделать достаточно работы, чтобы не заходить слишком далеко в этих направлениях. В основном мы сосредоточимся на вопросе о том, каковы оптимальные продолжения для существ, подобных нам, с нашей текущей отправной точки.
Крайний парохиализм
Вчера мы обсуждали одну предполагаемую ценность или ценностный ингредиент: интересность. Мы исследовали ее с разных сторон, изучали ее природу и прослеживали ее следствия... пока в дело не вмешалась Политика, которая, сильно хлопнув дверью и официально заявив о своем присутствии, положила конец нашим изысканиям и заставила наше сборище разойтись.
Прежде чем мы перейдем к другим ценностям, я хочу кратко остановиться на нескольких моментах, которые мы не успели осветить вчера.
Вы помните, что один из вопросов, который мы обсуждали, заключался в том, что если интересность требует новизны, то нам может совершенно не повезти с ценностью интересности, поскольку мы не можем добиться настоящей новизны в нашей жизни, если рассматриваем вещи в достаточно большом масштабе. Это справедливо даже для таких фигур, как Наполеон или Аристотель. Если же мы выберем более среднего болвана, то это будет справедливо и для масштабов, гораздо меньших, чем масштабы космоса в целом.
В качестве возможного ответа мы рассмотрели парохиализм: позицию сужения области, в которой оценивается интересность, до цивилизации, сообщества, группы или даже отдельного человека, что необходимо для придания нашей жизни достаточной локальной новизны, чтобы она могла считаться объективно интересной. Рассказы о наших поступках и переживаниях в таких скромных масштабах, возможно, не разнесутся по залам Валгаллы, о них едва ли заговорят в наших пабах и кофейнях, но, возможно, о них упомянут за кухонным столом; или, если этого не произойдет, по крайней мере, можно рассчитывать, что послушный монолог в нашей собственной голове будет освещать происходящее - с его никогда не ослабевающим пафосом и заголовком каждой рогатки (последние новости: этот придурок только что украл мое парковочное место; последние новости: что это за щелчок в колене; последние новости: муха на свободе в вестибюле).