Мы можем задаться вопросом, не ослабнет ли наше стремление к самоуважению, если самоуважение не будет предоставлять эти дополнительные преимущества, которые оно дает сегодня? Однако мы также должны принять во внимание, что многие другие желания, которые мы имеем в настоящее время, конкурирующие с нашей жаждой уважения за контроль над нашим разумом, также отпали бы как мотивирующие факторы в пластиковой утопии, поскольку их стало бы тривиально легко удовлетворить.
Поэтому вполне можно предположить, что в утопии стремление к уважению может составить большую долю наших оставшихся движущих сил.
Может быть, вскоре после взрыва интеллекта мы станем свидетелями взрыва тщеславия? Или, возможно, мы уже настолько близки к максимуму тщеславия, что для дальнейшего роста остается мало места?
Давайте двигаться дальше.
С точки зрения человека, получившего "дар предназначения", данное предназначение можно рассматривать как реальное и подлинное, поскольку оно существует независимо от его воли. Это объективная реальность, к которой они должны приспособиться, а не постулат, который они могут выбирать, делать или не делать.
Можно ли, тем не менее, возразить, что этот вид одаренного предназначения не столь великолепен только потому, что он не возникает совершенно независимо от человеческой воли? Я думаю, что нет. Человек, убегающий от тигра, и человек, убегающий от убийцы с топором, кажутся равными по ценности цели. Точно так же, если мы представим, что эти два человека приступили к реализации более долгосрочных проектов, будь то укорененные в природных или социальных реалиях: например, один планирует побег с необитаемого острова, другой - из тюремной колонии.
Есть, однако, несколько связанных с этим опасений, которые могут возникнуть по поводу ценности одаренных целей, даже если сам факт того, что эти цели вытекают из предпочтений и выбора других людей, сам по себе не является дисквалифицирующим. Во-первых, можно опасаться претензий на значимость, основанных на успехе в играх с нулевой суммой. Во-вторых, можно беспокоиться о целях, корни которых лежат в желании кого-то другого помочь нам достичь цели. Давайте рассмотрим их по очереди.
Во-первых, нулевая сумма: может ли цель квалифицироваться (как обеспечивающая любую ценность, которую может обеспечить наличие цели), если она заключается в попытке достичь успеха в игре с нулевой суммой? Довод "против" заключается в том, что усилия в соревнованиях с нулевой суммой имеют вид глобальной тщетности, которая может показаться несовместимой с реальной значимостью. С другой стороны, мы обычно рассматриваем целенаправленные усилия, например, спортсменов, как имеющие значение-ценность. Если несколько спортсменов участвуют в Олимпийских играх, и один из них берет золото, мы можем сказать, что победитель достиг чего-то сверхзначимого, чего не достигли остальные (хотя они разделяют меньшее достижение - квалификацию для участия в соревнованиях). Из этого, казалось бы, следует, что нулевая сумма в деятельности не может быть дисквалифицирующей характеристикой. Если такая нулевая сумма не является несовместимой со значимостью в спорте, то, возможно, она не является таковой и в других контекстах.
На это можно возразить, что спортивное соревнование в целом имеет положительную сумму. Оно производит чистую положительную стоимость не из-за того, кто из спортсменов одерживает победу, а из-за того, что соревновательная деятельность обеспечивает развлечение для ее участников и зрителей. Да, но мы можем сделать очень похожее утверждение для деятельности, вытекающей из "одаренных целей" в утопии; такая деятельность также может быть с положительной суммой. Правда, не в силу того, что она обеспечивает приятное развлечение - это то, что может быть более эффективно обеспечено технологическими средствами, - а в силу того, что она привносит несамостоятельную цель в жизнь реципиентов. Если предположить, что наличие такой цели - это хорошо, то трудно понять, почему этот вклад не будет засчитан в качестве положительно-суммарного, точно так же, как вклад веселья может сделать соревновательный спорт положительно-суммарным.
Во-вторых, есть опасения по поводу целей, корни которых лежат в желании кого-то другого помочь нам достичь цели. Может быть, кто-то может подумать, что эти цели не так хороши, как те, которые возникают иначе? Стремление к целям, данным нам только для того, чтобы у нас была цель, - не может ли это показаться такой же бесполезной работой, лишенной подлинной значимости? Когда такая цель создана, у нас может быть причина попытаться достичь ее; однако вся эта затея может показаться притворством, как будто мы роем яму только для того, чтобы создать потребность в ее заполнении. Что кажется абсурдным?