Он утверждает, что, ceteris paribus, жизнь более значима, если "худшие части вызывают лучшие части впоследствии". Интуиция подсказывает, что жизнь того, кто проходит через годы лишений и борьбы, а затем выходит из них или поднимается над ними, чтобы совершить нечто великое, и заканчивает ее на высокой ноте, более значима, чем жизнь того, кто начинает с вершины, а затем его судьба постепенно разрушается и скатывается к несчастью или тривиальности. Первая жизнь, утверждает Метц, более осмысленна, чем вторая, даже если "площадь под кривой" - интеграл сиюминутной осмысленности - одинакова в обоих случаях.
Этот эффект усиления смысла плохих частей, которые сменяются хорошими, еще больше усиливается, если жизнь, о которой идет речь, имеет дугу, обладающую определенными благоприятными повествовательными свойствами. Например, если главная героиня растет и развивается, а также если она делает выбор, который играет важную роль в формировании сюжета. Также лучше, если история будет связной и внятной.
Это повествовательное измерение также подразумевает, что смысл жизни возрастает, если она оригинальна. Жизнь, которая является копией какой-то другой жизни, или жизнь, которая слишком обычна и похожа на миллионы других жизней, при прочих равных условиях менее значима, чем жизнь того, кто единственный в своем роде и делает все по-своему.
К этим элементам Мец добавляет еще одно осложнение. Значение снижается, утверждает он, если разум негативно ориентирован на то, что в корне важно. Здесь мы можем рассмотреть жизнь Адольфа Гитлера. Мец утверждает, что некоторые аспекты жизни Гитлера соответствуют тому, что она имела большой смысл. Гитлер начинал со скромного положения, преодолевал трудности и препятствия и в конце концов поднялся по очень драматичной траектории, в которой он использовал различные отличительные интеллектуальные способности человека, чтобы достичь положения огромной власти, и из которой ему удалось хотя бы частично реализовать уникальное видение огромной моральной значимости. Несмотря на все это, Мец сказал бы, что Гитлеру не удалось добиться осмысленной жизни, потому что он негативно относился к вещам, имеющим фундаментальное значение. Вместо того чтобы стремиться к миру, он развязывал войны; вместо того чтобы отстаивать справедливость и помогать нуждающимся, он был ответственен за угнетение и убийство миллионов невинных жертв. Я не уверен, сказал бы Мец, что эта извращенная ориентация свела количество смысла в жизни Гитлера примерно к нулю, или что Гитлер достиг большого количества "негативного смысла". В любом случае, какая бы положительная ценность ни исходила от осмысленной жизни, Метц утверждает, что жизнь Гитлера ею не обладала.
Мне кажется, не совсем ясно, действительно ли нам нужна эта дополнительная оговорка, исключающая возможность извлечения смысла из любой негативной ориентации. Мотивация вполне понятна: мы не хотим давать положительную оценку жизни, подобной жизни Гитлера. Однако этого можно добиться, не отрицая того, что жизнь Гитлера была осмысленной. Например, мы могли бы утверждать, что жизнь Гитлера была осмысленной, но морально ужасной, и что в целом она была крайне неудачной.
Вопрос о смысле жизни в любом случае не является вопросом о всеобщей желательности этой жизни. Это то, что сам Мец старается подчеркнуть. Он утверждает, что одна жизнь может иметь больше смысла, чем другая, но в целом быть хуже: например, если более осмысленная жизнь содержит большее бремя боли. Так что если гедонистическое благополучие - это дополнительное измерение, помимо осмысленности, по которому мы оцениваем общую желательность жизни, то почему бы не рассматривать моральную праведность как еще одно измерение? И, добавим мы, почему бы не рассматривать и другие измерения - такие, как интересность, самореализация, богатство, целеустремленность и т. д.? Если мы будем придерживаться такого плюралистического подхода, нам не придется впихивать в понятие осмысленности так много соображений, как мы вынуждены делать, если мы настаиваем на осмысленности как на единственном критерии того, насколько благоразумно желательна жизнь (или как на единственном критерии, помимо гедонистического благополучия).
Его последствия для утопического смысла
Теперь давайте рассмотрим, что теория Меца подразумевает в отношении перспектив смысла в глубокой утопии.
Для тех из вас, кто читает эту статью впервые: мы представляем себе возможное будущее, в котором человечество достигло технологической зрелости, где, следовательно, мы обладаем практически неограниченной способностью изменять свой собственный разум и тело, и где человеческий труд является излишним в том смысле, что машины могут выполнять любую функциональную задачу лучше, чем человек. Мы можем задаться вопросом, как в таком случае будут выглядеть различные человеческие ценности; и, в частности, мы можем задаться вопросом, что может придать смысл нашей жизни на этой постинструментальной стадии развития.