Сейчас он смотрел на Рукояткину и думал, с каким наслаждением размахнулся бы и ударил кулаком в это ненавистное лицо; ударил бы он, Рябинин, который не умел драться, которого в детстве и юности частенько били и на счету которого не было ни одного точного удара… Ударил бы обвиняемую, подследственную, при допросе; ударил бы женщину, когда и на мужчину никогда бы не замахнулся, а вот её ударил бы так, как, он видел, бьют на ринге боксёры с приплюснутыми носами… Чтобы она завизжала и полетела на пол, болтая своими прекрасными бёдрами; получить наслаждение, а потом написать рапорт об увольнении…
— Чего глаза-то прищурил? — с интересом спросила она.
Значит, тёмная злоба легла на его лицо, как копоть, — даже глаза перекосила. Рябинин понял, что вот теперь он должен заговорить. Пора.
— Сделать тебе очную ставку с Курикиным, что ли? — безразлично спросил он.
— Зачем? И видеть его не хочу.
— А-а-а, не хочешь, — протянул Рябинин новым, каким-то многозначительно-гнусавым голосом.
— Чего? — подозрительно спросила она.
— А ведь ты артистка, — осклабился он, напрягаясь до лёгкого спинного озноба. — Ни один мускул на лице не дрогнул…
— А чего им дрожать-то? — возразила она, тоже застывая на стуле, чуть пригнувшись.
— Так. Не хочешь очную ставку с Курикиным… А я знаю, почему ты её не хочешь.
— Что ж тебе не знать, — сдержанно подтвердила она, — пять лет учился.
— Знаю! — крикнул Рябинин, хлопнул ладонью по столу и поднялся.
Она тоже встала.
— Садись! — крикнул он предельно высоким голосом, и она послушно села, не спуская с него глаз.
Рябинин обошёл стол и подступил к ней на негнувшихся ногах, сдерживая своё напряжённое тело, будто оно могло сорваться и куда-то броситься.
— Строишь из себя мелкую гопницу, Мария? — прошипел Рябинин. — Но ты не мелочь! Так позвать Курикина?!
— Чего возникаешь-то? — неуверенно спросила она.
Тогда Рябинин схватился за спинку стула, согнулся и наплыл чуть не вплотную на её красивое лицо. Она отпрянула, но спинка стула далеко не пустила. Отчётливо, как робот, металлически рубленным голосом сказал он, дрожа от ненависти:
— Второго июля — в три часа ночи — Курикин — во дворе дома — был убит ножом в спину!
Рябинин набрал воздуху, потому что он чуть не задохнулся, и крикнул высоко и резко:
— Подло — ножом в спину!
Стало тихо: его высокий крик в невысоком кабинете сразу заглох. Она не шевелилась, не дышала, слепо раскрыв глаза, в которых мгновенно повис страх: не расширялись и не сужались зрачки, не меняли цвета радужные оболочки. Рябинин слегка отодвинулся и понял — страх был не только в глазах, а лежал на всём лице, особенно на губах, которые стали узкими и бескровными.
— Как… убит? — неслышно спросила она.
— Изображаешь! А ты думала, меня эти дурацкие пятьсот рублей интересуют?
— Как же… Он вышел от меня…
— Выйти он вышел, да не ушёл.
— Ты же читал его протокол допроса…
— Я успел его допросить в жилконторе. И отпустил. Он дворами пошёл, на свою смерть пошёл. Рассказывай!
— Чего… рассказывать?
Рябинин смотрел в её побледневшее лицо и краем глаза видел слева ещё белое пятнышко — только когда заныла рука, он понял, что это его кулак впился пальцами в дерево. Он разлепил его и рванулся к двери, а потом обратно — к её лицу:
— Хватит лепить горбатого! Кто соучастник, где он сейчас, где нож, где деньги?! Всё рассказывай!
— Так ты думаешь… что я…
— И думать нечего, — осёк он её. — Поэтому в той квартире и денег не нашли при обыске.
— Почему?..
— Да потому, что ты денежки передала через чёрный ход, — их не могло быть в квартире. Потому, что ты наводчица. Познакомилась, увидела деньги, привела, дождалась ночи и выгнала во двор, Если удаётся — берёшь деньги сама, не удаётся — он уж действует наверняка: нож в спину. А Курикина убрали, как свидетеля. Понятно, чуть не попались. Могу рассказать, как всё было: ты взяла деньги и смылась через чёрный ход, предупредила своего напарника, чтобы Курикина не упускал. Тот и дождался. Это мы дураки — надо бы Курикина отвезти на машине. Да теперь что говорить… Одного вы не учли: что я успею его допросить в жилконторе.
Рябинин вытер вспотевший лоб и шевельнул плечами, чтобы отлепить со спины рубашку. Ему захотелось сбросить пиджак, но он уже не мог ни остановиться, ни прерваться.
— Неужели я буду сидеть с тобой из-за пятисот рублей весь день?! Да в этом бы и участковый разобрался. Неужели ты раньше не сообразила, что прокуратура мелкими кражами не занимается?! Ты всё-о-о сообразила… Так где убийца?