Инспектор оглядел экипаж и спросил, как опытный затейник:
— Товарищи, плавать все умеем?
— А для чего? — насторожился понятой.
— Вдруг кувырнёмся, — весело предположил Петельников.
— Я не того… Не очень плаваю, — заёрзал понятой.
— Тогда кувыркаться не будем.
Петельников поднял корму вместе со следователем, сдвинул лодку с песка, побежал по воде, оттолкнулся, ловко в неё прыгнул и прошёл к вёслам — без толканий, шатаний и брызг. Инспектор огляделся и кому-то махнул рукой — тут же от берега оттолкнулись ещё четыре лодки, набитые загорелыми ребятами.
— Кто это? — спросил Рябинин.
— Спортивная школа. Пусть ребятки поныряют вокруг да около.
Он взялся за вёсла. Лодка заскользила по нетронутой воде, как повисла над огромным стеклянным миром.
Рябинин достал папку с протоколами и монотонным голосом объяснил понятым суть этой прогулки.
— Так что трупа не будет, — с сожалением сказал понятой в болонье, видимо, живший одними детективными историями.
— С трупами, папаша, нынче трудновато, — согласился Петельников, работая упругими вёслами, как игрушечными.
— Почему трудновато?
— А мы с этим делом боремся.
— Люди-то мрут…
— Так вы же хотите трупа окровавленного, после кошмарного убийства?
— И неплохо, если это поучительная история из жизни, да показать её по телевизору для воспитания.
— Меня бы посадить в телевизор, — обрадовался Петельников, — я бы сутками рассказывал многосерийные и поучительные истории.
— Давайте одну, пока плывём зряшным ходом, — предложил любитель телетрупов.
— Расскажите, — попросила и девушка.
Понятые сидели к Рябинину спинами, но он не сомневался, что эта девушка смотрит на инспектора и уже не замечает ни монастыря, который зарделся от закатного солнца; ни ладного следа-дорожки, отливающей свинцовым блеском; ни свежести воздуха, состоящего из запаса воды, рыбы и тины; ни следователя Рябинина, который сидит сзади и тоже знает уйму историй.
— Да вот вчера был случай, — тут же вспомнил Петельников. — Выехал я на труп гражданина. Кошмарное дело! Лежит он в сквере, грязный, синий…
— Кто его убил? — деловито спросил понятой.
— Самый близкий друг.
— Ножом?
— Нет, отравил.
— Надо же… И за что?
— За глупость.
— Видать, чего не поделили. И что приятелю будет?
— Ничего.
— Как ничего? — опешил понятой.
— Друг-то его не человек, а неодушевлённое вещество.
— Жена, что ли?
— Да нет, не жена, а винцо.
— A-а, опился водки, — разочарованно догадался понятой. — Этот случай не шибко интересен.
— Самое интересное было потом, — сказал инспектор чуть другим голосом и чуть громче, показывая, что теперь его слова скорее предназначены для Рябинина. — Пришёл я на место работы умершего и вижу в коридоре прямо-таки плакат. Красивый, чёрная рамка, крупные буквы, где про этого покойничка сказано так: «Геройски погиб от руки бандита…»
Девушка засмеялась, и её голос широко поскакал по воде.
Хохотнул Мазепчиков. Улыбнулся и Рябинин. Только понятой в болонье ворчливо заметил:
— Ничего поучительного…
Мазепчиков поднял руку, вглядываясь в дно:
— Здесь!
Инспектор гребнул веслом в обратную сторону, и лодка завертелась, теряя скорость. Когда она стала, пошатываясь на собственных волнах, Рябинин начал составлять протокол.
— Вон тот камушек на дне заприметил, — объяснил Мазепчиков.
— Ни столбика, ни дерева, хоть к рыбам привязывайся, — ответил инспектор, фотографируя монастырь и универмаг.
Чистая толща воды на чистом дне. Небольшой камень, наполовину занесённый песком. Глубина один метр шестьдесят пять сантиметров. Можно измерить температуру воды, только не нужно… Для записи Рябинину хватило полстранички протокола.
Он убрал папку в портфель и осмотрелся. Озёрная вода ожила: заходила волнами, закипела бурунами, засверкала всплесками — пловцы в масках ныряли в глубины.
— И мы поищем, — предложил Рябинин.
Петельников лишь макал вёсла. Лодка плыла медленными и бесшумными кругами, отходя всё дальше от осмотренного места. Все перегнулись через борта, всматриваясь в дно. Оно темнело на глазах вместе с водой и всё больше походило на какие-то омуты, в которых ждёшь коряги, тину и водяного.