— Завтра прочешем ещё, — заметил Петельников.
— Консервная банка, — вдруг сказал Мазепчиков с носа.
— Что-то блестит, — осторожно подтвердил инспектор.
Он придержал и без того тихий ход лодки. На дне тускло блестела какая-то железка — теперь видел и Рябинин, тоже полагая, что это плоская банка из-под шпротов.
— Метра четыре, а то и глыбже, — прикинул понятой.
— Дамы и господа, пардон, — сказал Петельников, снял рубашку и скинул брюки, оставаясь в одних плавках. Откуда-то из-под себя он извлёк припасённую маску, натянул её на лицо и встал на скамейку.
Солнце мгновенно облило его своим медным светом; облило с каким-то удовольствием, как своего сына, и он тоже сделался медным, как и солнце, и не спешил нырять, чуть красуясь перед людьми и особенно перед смуглой девушкой. Высокий, мускулисто-суховатый, независимый, инспектор возвышался над лодкой и над озером, как индейский вождь. В воду его тело вошло почти без брызг. Там, в зелёной глубине, оно сделалось белым, потому что рассталось с солнцем. Инспектор шёл вниз, работая ногами по-лягушачьи. Он только коснулся дна и тут же взмыл обратно. Ему потребовался всего один нырок.
Глотнув воздух, Петельников протянул следователю небольшой прямоугольный предмет. Транзистор… Чёрный пластмассовый футляр. Передняя стенка из полированного белого металла, похожего на алюминиевый сплав. Корпус обрамлён рамкой из нержавейки. «Омега», стоит тридцать шесть рублей сорок копеек. Такой приёмник числится в акте как похищенный.
Рябинин показал транзистор понятым и начал дополнять протокол.
— Вот видите, — обрадовался Мазепчиков.
Поиск кончился. Вода окончательно позеленела, начав уже чернеть. Да и глубина дальше пошла настоящая, с обрывистым дном, где и в полдень ничего не увидишь.
— Вадим, позови-ка лодочку, чтобы тут постояла, — задумчиво попросил Рябинин.
Инспектор помахал рукой. Когда лодка со спортсменами подплыла и застопорилась, Рябинин предложил:
— А мы вернёмся на старое место, к телевизору…
Он рисовал план. Через одну точку можно провести много прямых, которые ничего не давали. Но теперь у них была не одна точка. Первая — где утонул транзистор, вторая — где телевизор. Через две точки могла протянуться лишь одна прямая. Рябинин встал, окидывая горизонт далёким взглядом: была и третья точка — универмаг на берегу. И все эти точки лежали на одной прямой, которая так и просилась на бумагу. Рябинин выловил в портфеле синий треугольник. Жирная линия легла на план. Одним концом она упёрлась в схематическую стену универмага, а другим свободно повисла над озером. Двумя чёрточками-крылышками он заострил её, превратив всю линию в стрелу-вектор. И протянул эту стрелу пунктиром дальше, за озеро.
— Посмотри-ка, вектор пути…
Инспектор взял план и сориентировался. Стрела показывала туда, на другой берег, где белели домики посёлка Радостного, бывшей деревни Устье.
— Ага, — оживился Петельников, — там лодочка у каждого второго.
— Возвращаемся, — предложил Рябинин.
— И всего-то делов? — разочарованно спросил понятой в болонье.
— Я вас как-нибудь подниму ночью и свожу на труп, — пообещал инспектор, заработав вёслами.
— С большим удовольствием, — заверил тот: его и ночь не остановила.
— Бывают же любители, — тихо удивился Мазепчиков.
— А вот у меня есть на примете один человек, — слегка напряжённым голосом заговорил Петельников. — Не стар, здоров, любит свою работу, идёт на неё — поёт и возвращается — поёт, трое чудных ребят, симпатичная женщина, материально обеспечен, дома лепит из глины петушков…
Инспектор передохнул и спросил понятого:
— Показать?
— Петушков, что ли?
— Нет, этого счастливого человека.
— Зачем он мне…
— А, упаси бог, погибнет, труп его показать?
Понятой немного подумал и осторожно признался:
— Показать.
Лодку рвануло вперёд, словно на корме, под Рябининым, заработал мотор, — инспектор сделал несколько сильных махов. Утолив злость, он сказал, тяжело дыша:
— Эх, гражданин… На счастье человека вам глядеть неохота, а вот на горе его — вы с удовольствием. А надо бы наоборот.
— Меня теперь учить поздно, — отрезал понятой, отвернувшись к воде.
— Я знаю, — ласково согласился инспектор, блеснув чёрным глянцем мокрых волос, и, склонив послушное тело, что-то сказал девушке на ухо.