— Что-нибудь случилось? — напряжённо спросила она.
— Случилось.
— С мужем? — Её руки с бордовыми ногтями засуетились на коленях.
— Нет, с вашим отцом, Василием Васильевичем Петровым.
— А что с ним?
Руки вяло легли вниз ладонями, и ему показалось, что на халате ниткой просыпана яркая брусника. У неё отлегло от сердца; он видел, что у неё отлегло от сердца. Поэтому Рябинин сказал жёстче, чем хотел:
— Ваш отец совершил уголовное преступление.
— Он живёт отдельно.
— Что? — переспросил Рябинин, хотя и расслышал.
— Мы живём разными семьями.
— Ну и что? — опять-таки не понял следователь.
Он не хотел понимать: его ум понимал, а что-то другое, тоже подобное уму, отказывалось это делать; и это другое было посильнее ума. Уж не душа ли?
— Отец сам по себе, мы сами по себе, — заговорила женщина, слегка раздражаясь. — Вы же его не знаете. Мой отец, к сожалению, имеет дефицит ума.
— Дефицит ума? — переспросил он, удивлённый столь оригинальным сочетанием слов.
— Да-да! Мы ведь раньше жили вместе, но пришлось разъехаться.
У неё были отцовы глаза: чёрные, быстрые, те самые, про которые говорят «стрельнула глазами». Только во взгляде Василия Васильевича было любопытство.
— И в чём же заключается этот дефицит ума?
— Да во всём. Рассказывать дня не хватит. Вот мои дети, его внуки… Мальчика мы водим на два иностранных языка, а Свету на фигурное катание. Так знаете, как он их зовёт? Особо одуренные дети. А моё тридцатилетие? Пришёл, сидит скромненько за столом. Вдруг звонок — приходит незнакомый мужчина. Говорит, пригласил Василий Васильевич на день рождения дочери. Ладно, пустила. Опять звонок. Теперь пришла пара — тоже на мой день рождения. Боже, как повалили… Оказывается, он пригласил всю свою контору. Что вы на это скажете?
— И чем дело кончилось?
— Я, разумеется, никого не пустила. Никаких угощений на такую гопу не хватит. Так отец встал и ушёл вместе с ними в ресторан.
— Он, кажется, не пьёт?
— И не ест, ему бы лишь поболтать.
Она бросила взгляд куда-то ему за плечи, в угол.
— А попробуйте с ним выйти на улицу! Изведёт. Каждому пожилому прочтёт нотацию о здоровье. Пойдём в парк — соберёт вокруг себя таких же чокнутых и держит речь о смысле жизни. А лифт? Он на нём не ездит, пешком по ступенькам бегает. Так обязательно у лифта кого-нибудь подкараулит и проведёт беседу о пользе ходьбы. Идём как-то по улице, вдруг остановил девушку — приличную, хорошо одетую — да и спрашивает: «Милая, чего ж ноги-то еле волочишь?» Ну, скажите пожалуйста!
И она вновь посмотрела ему за спину, куда-то вниз, на пол. Рябинин хотел обернуться, но бежать вслед за её взглядом счёл неудобным, решив это сделать исподволь, как бы разглядывая комнату. Хрустальная люстра, по-паучьи распластавшая свои сверкающие лапы… Бар, заставленный отпитыми бутылками; Рябинин слышал, что полные и закупоренные — плохой тон. Полочка с книгами, казавшаяся какой-то неприкаянной…
— А вы знаете, что его частенько в милицию забирают? — вроде бы с торжеством сообщила она.
— За что?
— Когда за что. Однажды шёл по улице и пел, ну и приняли за пьяного. Другой раз на вокзале к туристам пристал: зачем они нарвали цветов. А как-то попал на эстрадный концерт и стал хохотать: только выйдут артисты да запоют, а он хохочет на весь зал, и ему не удержаться. Так и вывели.
Рябинин довёл-таки взгляд до того места, куда смотрела хозяйка: там стояла полированная распахнутая тумба, в которую был помещён телевизор. Он беззвучно работал, показывая свои нескончаемые программы. Рябинин удивился — не тумбе, не телевизору в ней, не его беззвучию, а тому, что он включён при белом свете, в разгар рабочего дня.
— Тут написал какой-то сатирический рассказ. Что-то в духе Салтыкова-Щедрина. Читал всем, чуть ли не прохожим. Называется «Как один водопроводчик двух кибернетиков напоил».
Она покусала нижнюю губу, как бы заранее давя улыбку от тех слов, которые собиралась высказать:
— Вы не поверите, но у него есть любовница. Да-да, тётка лет пятидесяти пяти.
— Ну и что?
— У него любовница есть, — повторила она, полагая, что следователь не понял.
— Ну и что?
— Стыдно же…
— Чего стыдно?
— Возраста.
— По-моему, он помоложе многих. У вас же есть любовник, почему нельзя ему?
— Какого любовника вы имеете в виду? — негромко спросила она, заметно краснея.