Глеб миновал булочную — зайдёт на обратном пути — и свернул за угол к овощному.
Он ходил этим путём не первый год, минуя светленький магазинчик, который проплывал перед глазами лишь ярким прямоугольником. Сейчас Глеб замедлил шаг, удивившись простору витрины: в нише-окне бежали сверху вниз стеклянные ступеньки, подсвеченные лампами дневного света, и на этих ступеньках-уступах стояли открытые и приоткрытые коробочки с духами. Духи. Целый магазин духов. Здесь могли быть и её любимые.
Глеб тряхнул пустой сумкой и вошёл.
Давно не бывал он в таком царстве стекла и коробочек. На два её праздника, день рождения и 8 Марта, обычно дарил вещицы, нужные в хозяйстве. Последний раз была лукорезка, синий пластмассовый цилиндр с поршнем, который кромсал головку с тихим кошачьим урчанием.
— Девушка, у вас есть духи?…
Глеб вдруг забыл их точное название.
— Какие?
— С таким неопределённым смыслом…
— У всех духов неопределённый смысл, — строго ответила молоденькая продавщица, тускло рассматривая покупателя.
— Вернее, они звучат многообещающе. Что-то вроде «Возможно встретимся».
— «Восторг»?
— Нет, там какой-то намёк… Типа «Авось что-нибудь выйдет».
Сонная истома отпустила продавщицу. Её глаза загорелись любопытством, которое вспыхивает от всего нестандартного.
— «Элегия»? — перевела она «Авось что-нибудь выйдет» на поэтический язык.
— Нет, вроде «Давай попытаемся», — пробубнил он, чувствуя набегающую на щёки краску. И не уйти, потому что покупатели уже обратили на него внимание, прислушиваясь к диалогу.
— «Поздравляем маму»? — предположила продавщица.
— Да нет, — глухо ответил Глеб и брякнул невесть откуда всплывшее выражение: — Духи… «Со свиданьицем»…
Продавщица засмеялась. Кто-то хихикнул сбоку. Глеба сразу осенило:
— Вспомнил! «Вроде бы».
— Таких тоже нет.
— «Ну, погоди», — подсказал тот, который хихикнул сбоку.
— «Быть может», — произнёс сзади мужской голос приятным баритоном.
— Ах, «Быть может», — обрадовалась продавщица. — Польские духи, давно уже не поступали.
Глеб обернулся. За спиной стоял широкоплечий мужчина лет тридцати, крепко сдавив губами незажженную сигарету. Их взгляды встретились. Глеб увидел, что тот как-то про себя улыбнулся, даже не губами, а дрогнувшей сигаретой, повернулся и вышел из магазина.
Этот тип знает духи «Быть может». Следил за ним. Недалеко от их дома. Глаза, ухмылка и какая-то наглость в дрогнувшей сигарете…
Глеб выскочил на улицу. Широкоплечий спокойно уходил, поблёскивая лысеющей головой в осеннем солнце. Из-за уха сизой лентой выпархивал дымок. Сейчас можно сделать вид, что развязался шнурок — так поступают детективы. Или взять такси и медленно следовать за ним…
На перекрёстке мужчина остановился. Глеб догнал его и неожиданно для себя спросил:
— Закурить не найдётся?
— Вы, кажется, меня преследуете? — улыбнулся широкоплечий совсем не нагло.
— Откуда знаете духи «Быть может»? — прямо спросил Глеб.
— Любимые духи жены. А что?
— Вы женаты?
— А вы правда меня преследуете? — повторил мужчина.
— Я иду за овощами, — ответил Глеб и пошёл в свою сторону, окончательно решив, что он медленно, но верно глупеет.
«Сейчас я признаюсь в том, в чём никому не признавался. За окном осень, какая-то свербящая погода. То льёт, то моросит. Час ночи. Темень такая, что кажется — и солнце больше никогда не взойдёт. Угомонились соседи. Потухнув окнами, потемнел дом напротив. Почти тишина, лишь порыв ветра изредка бросает в стекло пригоршни крупных капель. Тёплая лампа высвечивает на столе аккуратный круг, в котором лежат мои руки…
И что же я, по-вашему, делаю? Не догадаетесь. Я пишу стихи. Да-да: я, мужчина тридцати лет, пишу стихи. Разные. Иногда вот такие:
Конечно, мне хочется писать стихи о Вас, но я этого никогда не сделаю. Удивлены? Всё просто — хорошие стихи у меня не получаются, а осквернять Ваше имя рифмоплётством и сюсюканьем не могу. Поэтому пишу о любви — абстрактной, вообще: