— Чья это, собственно, была тогда идея — расстрелять семьи Эндриката и Цойдлитц-Лауенбурга?
— Моя. — Вера улыбнулась с очевидным удовлетворением.
— Вы увидели хороший шанс для себя, не так ли? — продолжала Пия. — Ваше вхождение в дворянское сословие. Но ценой этого была жизнь в постоянном страхе разоблачения. Шестьдесят лет все шло гладко, потом вас настигло прошлое, и вы испугались. Не за вашу жизнь, а за ваш престиж, который всегда был для вас важнее, чем все остальное. Поэтому вы распорядились убить своего внука Роберта и его подругу и стали подбираться к Эларду. Вы и ваша дочь Ютта, для которой также очень важна была ее репутация. Но теперь все позади. Биография будет опубликована. Включая первую главу, которая всех потрясет. Мужа вашей внучки Марлен вам не удалось запугать.
— Марлен разведена, — надменно ответила Вера.
— Возможно. Но четырнадцать дней назад она вышла замуж за Томаса Риттера. Тайно. И у нее будет от него ребенок. — Пия наслаждалась бессильной яростью в глазах Веры. — Н-да, это уже второй мужчина, который предпочел вам другую женщину. Сначала Элард фон Цойдлитц-Лауенбург, который женился на Викки Эндрикат, а теперь еще Томас Риттер…
Прежде чем Вера успела что-то возразить, из подвала появилась Мирьям.
— Мы кое-что нашли! — крикнула она, запыхавшись. — Большое количество костей!
Пия встретилась взглядом с Элардом Кальтензее и улыбнулась. Потом повернулась к Вере.
— Пока я вас задерживаю, — сказала она. — По подозрению в подстрекательстве к убийству семерых человек.
Сина, дама из приемной журнала «Уикенд», однозначно опознала Генри Эмери как человека, который вечером в среду был в редакции. Николя Энгель поставила его перед выбором: начать давать показания или нести ответственность за незаконное лишение свободы, воспрепятствование действиям полиции и подозрение в убийстве. Руководитель службы безопасности «К-Secure» оказался достаточно разумным, чтобы через десять секунд выбрать первый вариант. Эмери вместе с Моорманном и с одним своим коллегой приходили к Маркусу Новаку и по распоряжению Зигберта Кальтензее в течение нескольких дней наблюдали за доктором Риттером. При этом он выяснил, что Риттер женился на дочери Зигберта Марлен. Ютта настояла на том, чтобы не рассказывать об этом факте ее брату. Распоряжение «привезти Риттера для беседы», как выразился Эмери, исходило от Зигберта.
— Как конкретно звучало задание? — поинтересовался Боденштайн.
— Я должен был без особой шумихи привезти Риттера в определенное место.
— Куда именно?
— В Дом искусств во Франкфурте. На Рёмерберг. Мы это и сделали.
— Что было дальше?
— Мы привели его в одно из подвальных помещений и там оставили. Что с ним случилось после этого, я не знаю.
В Дом искусств. Хитрая идея, так как труп, обнаруженный в подвале Дома искусств, сразу же связали бы с Элардом.
— Что хотел Зигберт Кальтензее от Риттера?
— Понятия не имею. Я не задаю никаких вопросов, когда получаю задание.
— А что с Маркусом Новаком? Вы его пытали, чтобы что-то узнать. Что именно?
— Моорманн задавал ему вопросы. Это было связано с каким-то ящиком.
— Какое отношение имеет Моорманн к «К-Secure»?
— Собственно, никакого. Но он знает, как можно заставить людей заговорить.
— Из его прошлого, когда он работал на «Штази», — кивнул Боденштайн. — Но Новак не заговорил, не правда ли?
— Нет, — подтвердил Эмери. — Он не сказал ни слова.
— Что произошло с Робертом Ватковяком? — спросил Боденштайн.
— Я по распоряжению Зигберта Кальтензее привез его в Мюленхоф. В прошлую среду. Мои люди искали его везде, а я случайно встретил его в Фишбахе.
Боденштайн вспомнил сообщение, которое Ватковяк оставил на автоответчике Курта Френцеля. Меня подстерегают гориллы моей бабушки…
— Вы получали также задания от Ютты Кальтензее? — вмешалась Николя Энгель. Эмери замешкался, потом кивнул. — Какие?
Самоуверенный и изворотливый руководитель охраны предприятия, казалось, был действительно смущен. Он пытался увильнуть от ответа.
— Мы ждем! — Николя нетерпеливо барабанила костяшками пальцев по поверхности стола.
— Я должен был фотографировать, — ответил наконец Эмери и посмотрел на Боденштайна. — Вас и фрау Кальтензее.
Боденштайн почувствовал, как кровь ударила ему в лицо. Одновременно по его телу растеклось облегчение. Он поймал взгляд Энгель, которая все же скрыла свои мысли за безразличным выражением лица.