Она осторожно взяла бокал и стала его внимательно рассматривать. Ее предположение подтвердилось: остатки жидкости на дне бокала еще не высохли. Боденштайн вернулся в холл и позвал сотрудника службы по сохранности следов в подвал, затем последовал за Пией в следующее помещение. Его обстановка на пару секунд лишила их дара речи.
— О господи! — с отвращением выдавила из себя Пия. — Это декорации фильма?
Это было помещение без окон, которое из-за имитации деревянных балок на потолке и темно-красного коврового покрытия казалось еще ниже, чем оно было в действительности, а доминировал здесь массивный письменный стол из темного красного дерева. До потолка возвышались книжные стеллажи, стояли шкафы для документов, тяжелый сейф, а на стенах висело знамя со свастикой и множество фотографий в рамках с изображением Адольфа Гитлера и других нацистских бонз. В отличие от верхней части дома, которая казалась безликой и необжитой, здесь царили следы и свидетельства долгой человеческой жизни. Пия рассмотрела повнимательнее одну из фотографий и содрогнулась.
— На этой фотографии есть личная дарственная надпись Гитлера. Мне кажется, что я нахожусь в бункере под Рейхсканцелярией.
— Осмотрите получше письменный стол. Если мы и найдем какую-то зацепку, то именно здесь.
— Слушаюсь, мой фюрер! — Пия встала навытяжку.
— Оставьте шутки.
Боденштайн осмотрелся в переполненном различными предметами, мрачном помещении, которое вызывало у него клаустрофобические ощущения. Сделанное Кирххоф сравнение с бункером не было таким уж далеким от истины. В то время как Пия, сев за письменный стол, начала с отвращением выдвигать один ящик за другим, Боденштайн брал без разбора с полок толстые папки и фотоальбомы и листал их.
— Боже мой, что это? — В комнату вошел Крёгер из отдела криминалистической техники.
— Жуть, да? — Пия мельком взглянула на него. — Вы не могли бы упаковать весь этот скарб, чтобы взять его с собой, если уже все сфотографировали? У меня нет желания дольше, чем нужно, оставаться в этой дыре.
— Для этого нам нужен грузовик. — Крёгер без особого восторга огляделся и скорчил гримасу.
Во втором ящике сверху Пия наткнулась на тщательно подшитые выписки со счетов различных банков. Герман Шнайдер исправно получал пенсию, но, кроме того, выписки швейцарского банка свидетельствовали о том, что на его счет регулярно поступали платежи в размере пяти тысяч евро в месяц. Актуальная сумма на данном счете составляла 172 тысячи евро.
— Шеф, — сказала Пия, — кто-то каждый месяц переводил ему пять тысяч евро. KMF. Что это может означать? — Она подала ему одну из распечаток.
— Министерство военных дел во Франкфурте,[14] — предположил Крёгер.
— Счет моего фюрера,[15] — пошутил его коллега.
Боденштайн почувствовал, как усилилось неприятное ощущение, которое он испытывал внутри себя, так как связь между двумя событиями больше не вызывала сомнений. Приглашение, найденное наверху, в кухне, платежи от KMF, роковое число, которое преступник оставил и на одном, и на другом месте преступления. Настало время нанести визит весьма уважаемой даме, даже если все окажется чистой случайностью.
— КМФ означает «Кальтензее — машиностроительный завод»,[16] — сказал Оливер Пие, понизив голос. — Шнайдер был знаком с Верой Кальтензее. Как и Гольдберг.
— Очевидно, что у нее были достаточно богатые друзья, — ответила Пия.
— Но мы абсолютно не знаем, были ли они действительно ее друзьями, — высказал свои сомнения Боденштайн. — Вера Кальтензее пользуется безупречной репутацией, в ее непогрешимости вообще нет никаких сомнений.
— Репутация Гольдберга тоже была безупречной, — сказала Пия невозмутимо.
— Что вы хотите этим сказать?
— То, что не все бывает так, как это кажется на первый взгляд.
Боденштайн задумчиво смотрел на выписки со счета.
— Я боюсь, что в Германии есть еще тысячи людей, которые в юности симпатизировали нацистам или сами были ими, — сказал он. — Все это было всего лишь шестьдесят лет назад.
— Это ничего не оправдывает, — ответила Пия и поднялась. — И этот Шнайдер был не просто приверженцем. Он был настоящим нацистом. Посмотрите только вокруг.
— Но мы не можем автоматически исходить из того, что Вера Кальтензее тоже знала о нацистском прошлом двух своих знакомых, — сказал Боденштайн и вздохнул. Его переполняло мрачное предчувствие. Даже если репутация Веры Кальтензее безупречна, но, как только пресса свяжет ее имя с «коричневой чумой», к ней неизбежно прилипнут соответствующие ярлыки.