Когда она случайно встретила его в декабре прошлого года, он явился ей как Божий знак. Томас плохо выглядел, казался почти опустившимся, но был, как всегда, очень предупредительным и обаятельным. Он ни разу не сказал ни одного плохого слова в адрес ее бабушки, хотя у него были все основания ее ненавидеть. Марлен точно не знала, что именно после восемнадцати лет привело к разрыву Томаса с ее бабушкой — об этом в ее семье строили лишь тайные догадки, — но она очень сожалела об этом, так как Томас был совершенно особенным человеком. Именно с бабушкой и их отношениями было связано то, что у него больше не было ни малейшего шанса получить во Франкфурте приличную работу, которая соответствовала бы его квалификации.
Почему он просто не уехал из города, чтобы начать все сначала где-то в другом месте? Вместо этого Томас еле сводил концы с концами, работая свободным журналистом. Его маленькая квартира в жилом блоке в районе Франкфурта Нидеррад была производившей удручающее впечатление дырой. Марлен настаивала на том, чтобы он переехал к ней, но он возражал, так как не хотел сидеть у нее на шее. Это ее очень умиляло. Ее не волновало, что у Томаса практически не было ничего, кроме того, что было на нем. Это была не его вина. Она любила его от всего сердца, любила находиться с ним рядом, спать с ним. И она радовалась их будущему ребенку. Марлен не сомневалась в том, что ей удастся опять примирить между собой Томаса и бабушку. В конце концов, Вера ей еще никогда ни в чем не отказывала.
На ее мобильнике прозвучал специальный сигнал, который означал, что это был Томас. Он звонил минимум по десять раз в день, чтобы поинтересоваться, как у нее дела.
— Как у тебя дела, дорогая? — спросил он. — Чем вы оба занимаетесь?
Марлен улыбнулась при намеке на дитя в ее животе.
— Мы лениво валяемся на диване, — ответила она. — Я хочу немного почитать. А что делаешь ты?
В редакции газеты в праздничные дни тоже работали. Томас добровольно вызвался работать первого мая вместо своего коллеги, у которого была семья и дети. Марлен считала это характерной чертой его характера. Томас был чутким и бескорыстным человеком.
— Мне здесь нужно сделать еще пару важных дел, — вздохнул он. — Мне очень жаль, что я оставил тебя сегодня в одиночестве на весь день, но зато в выходные я буду свободен.
— Не беспокойся обо мне. У меня все в порядке.
Они поговорили еще некоторое время, но потом Томас был вынужден закончить разговор. Испытывая радостное чувство, Марлен вновь стала рассматривать кольцо на своем пальце. Потом откинулась назад, закрыла глаза и подумала о том, как она счастлива с этим человеком.
Доктор Вера Кальтензее ожидала их в холле. Это была ухоженная дама с белыми, как снег, волосами и живыми голубыми глазами на загорелом лице, на котором долгая жизнь оставила сетку глубоких морщин. Она держалась очень прямо. Единственной уступкой ее возрасту была трость с серебристой ручкой.
— Входите. — Ее улыбка была искренней, а низкий голос слегка дрожал. — Мой дорогой Моорманн сказал мне, что вы хотели поговорить со мной по какому-то важному делу.
— Да, это правда. — Боденштайн подал ей руку и ответил на ее улыбку. — Оливер фон Боденштайн, уголовная полиция Хофхайма. Моя коллега Пия Кирххоф.
— Так вы достойный зять моей дорогой подруги Габриэлы? — констатировала она и стала его испытующе рассматривать. — Она расхваливает вас на все лады. Я надеюсь, что мой подарок к рождению вашей малышки вам понравился?
— Разумеется. Огромное спасибо. — Боденштайн при всем своем желании не мог вспомнить про подарок Веры Кальтензее к рождению Софии, но предполагал, что Козима по достоинству оценила его в благодарственном письме.
— Добрый день, фрау Кирххоф, — Вера Кальтензее повернулась к Пие и подала ей руку, — рада с вами познакомиться. — Она немного наклонилась вперед. — Я еще никогда не встречала такую симпатичную женщину-полицейского. Какие же у вас красивые голубые глаза, моя дорогая!
Пия, которая, собственно, всегда с недоверием относилась к комплиментам, невольно почувствовала себя польщенной и смущенно засмеялась. Она предполагала, что эта всем известная и очень богатая женщина отнесется к ней с пренебрежением или вовсе не обратит на нее никакого внимания, и была приятно удивлена, насколько Вера Кальтензее была обычной и непретенциозной дамой.