Три девушки в мужской одежде внимательно слушали пожилого усталого фельдшера. Он шел с отрядом и в последний раз наставлял своих помощниц, как ухаживать за ранеными. Среди девушек — Настя. У нее еще заплаканы глаза после известия о смерти Зеленцова.
Во второй роте в первой шеренге — саженный дед Грач из села Гребеньки. Он лишь чудом спасся зимой во время уничтожения села хортистами. Это горбоносый старик с кустистыми бровями. Трехлинейка в его узловатых руках с широкими, как лопата, ладонями кажется игрушкой. На прикладе винтовки семь меток — число загубленных дедом врагов. Рядом с ним Виктор увидел Малышева. Ему выдали автомат, и сибиряк то и дело нежно на него поглядывал. Кажется, впервые он так сильно чувствует, что значит оружие в руках и товарищи рядом. От сдержанного волнения у него поблескивают темные глаза.
Виктор хотел подойти к нему; но в это время раздалась команда, и Ворон стал читать приказ. Отряду предстояло сделать бросок в пятьдесят километров, выйти лесами к станции Комарино, во вторую ночь овладеть станцией и уничтожить продовольствие, собранное для отправки в Германию. Одновременно взорвать железнодорожные пути, водокачку.
Когда отряд подразделениями тронулся в путь, Виктор попрощался с Павлом. Времени было мало, и они успели сказать друг другу всего несколько слов. С завистью глядел юноша вслед уходящим; лес напутствовал их негромким, но дружным шумом. Вспомнив слова Горнова об одновременном выступлении партизанских отрядов, Виктор вздохнул.
— С ними бы…
— У нас свои дела, — отозвался Горнов. — Пошли, подготовиться нужно.
Замер вдали шум шагов и конское ржание, но партизанский лагерь, с виду опустевший, продолжал жить напряженно и настороженно. Менялись часовые, приходили связные из деревень и других отрядов, метались в бреду раненые. В отдельном углу, отгороженном одеялом, лежала Тонька. Девушки, ухаживавшие за нею, боялись глядеть ей в глаза и, слыша ее шепот, выбегали из землянки, чтобы незаметно поплакать. Вот уже сутки, как Тонька замолчала. Глядела на людей широко раскрытыми неподвижными глазами, словно что-то вспоминала или думала, и неожиданно, когда Настя Величко подошла к ней и стала поправлять набитую сухим мхом подушку, Тонька узнала ее и расплакалась.
Партизанский лагерь жил. В специальной землянке, вырытой поодаль от других, вытапливался из снарядов тол. Из него тут же изготовляли небольшие мины.
Готовилась к переходу через фронт группа связных.
За три дня был тщательно разработан маршрут, было все, вплоть до мелочей, продумано и взвешено. И на следующей неделе, во вторник, незадолго до захода солнца, Виктор и Горнов вышли из леса недалеко от Веселых Ключей. Здесь их дороги расходились. Они остановились на опушке, и Горнов по русскому обычаю предложил:
— Присядем.
Прощание было грустным, хотя оба всеми силами старались этого не показывать. За короткое время, проведенное вместе, они сблизились. Виктор упорно глядел себе под ноги, на красного муравья, тащившего сухую былинку, и думал о сидевшем рядом человеке.
— Петр Андреевич, — сказал Виктор, не поднимая головы. — У меня к вам просьба.
— Давай, брат…
— Не будете смеяться? — Виктор с подозрением взглянул на Горнова и, встретив его взгляд, сам засмеялся. — Это я так… Петр Андреевич, встретите Надю, привет ей… Скажите: пусть меня ждет.
Скрывая волнение, Горнов пошутил:
— Ладно, ладно, передам. Но ты ведь совсем еще мальчишка.
— Ну и что ж… Мальчишки взрослеют.
— Да, ты прав, они быстро взрослеют.
Помолчали. Потом Виктор спросил о Кинкеле. Горнов ответил, что после проверки Арнольда Кинкеля возможно удастся устроить на работу в городе, в немецкой комендатуре.
Когда солнце исчезло за горизонтом и догоравший день затеплился вечерней зарей, они встали. Крепко, по-мужски, обнялись, поцеловались трижды — по-русски. Разошлись без дальнейших слов, и Горнов, шагая к городу, всю ночь был настроен как-то особенно светло и торжественно.
Ночь была пропитана запахами лета, в небе мерцали огнями неведомые далекие миры. Призывно, страстно перекликались перепела на полях.