Тетя Поля начинала волноваться.
— Как это не приедет? А яблоки моченые, что я берегу ему? Мед…
— Кто-нибудь в город поедет — передай. Пусть, стало быть, отвезут.
Заметив в глазах мужа хитрый блеск, тетя Поля выходила из себя, кричала:
— Бога ты, старик, не боишься! Как муха к патоке, прилип к пасеке своей… Нет, чтобы жену уважить!
— Не кричи, пчел перепугаешь. Они тишину, стало быть, любят. Ишь, расходилась… Аж юбка трусится.
Пчелы, действительно, начинали с угрожающим жужжанием кружиться над тетей Полей; она затихала, садилась, горько вздыхала. Фаддей Григорьевич, понимая состояние жены, утешал:
— Приедет, старая, приедет. У него сердце доброе — не в отца.
Слыша в голосе мужа неподдельную грусть и сочувствие, тетя Поля умолкала, вытирала повлажневшие глаза платком.
Без детей старость не радует. Несправедлив господь. Кому с избытком дает, а кому — ничего. Сколько бессонных ночей провела, моля бога о ребенке, и все напрасно. Что теперь скрасит старость? Свалит немочь — кружки воды не подадут родные руки…
Когда Витя наконец приезжал, тетя Поля преображалась, на глазах молодела. На стол ставила столько, что он, казалось, вот-вот проломится от тяжести. Такие дни становились праздником.
Выкроив время, на часок приходил с пасеки Фаддей Григорьевич. И хотя, как все пасечники, спиртного он не пил, тетя Поля ставила на стол бутылку крепчайшей настойки на душистом меду. Пасечник заставлял Витю выпить рюмку, сам, крякнув, опрокидывал стаканчик побольше.
Перекрестившись на угол с потемневшими от времени иконами, тетя Поля, хмурясь, тоже вытягивала рюмочку медовухи, обычно с бабушкой Вити по матери — Еленой Архиповной, которую каждый раз в таких случаях спешно звали.
Затем старухи пускались в расспросы; ревнуя Витю друг к другу, наперебой угощали яблоками, сметаной, яичницей.
От такого радушия он смущался. Фаддей Григорьевич, несмотря на бурные протесты жены и Елены Архиповны, уводил племянника на пасеку и там начинал расспрашивать про учебу, рассказывать в свою очередь о жизни пчел.
С непривычки разомлев от выпитой медовухи, Витя обычно засыпал посреди рассказа. Пасечник выносил из шалаша подушку, заботливо подкладывал ему под голову и сокрушенно покачивал головой:
— Молодежь… От одной рюмки… В его годы я женатым был. И литрой меня не свалить было. Эх, не те люди нынче пошли, слабее, стало быть.
Глядя в спокойное лицо племянника, он отыскивал в нем родные черты и смягчался:
— Ишь ты! Нос наш — кирилинский! Брови вразлет — тоже наши. Ничего… Войдет в силу — окрепнет.
И шел к пчелам.
Чувствуя неприятный запах, пчелы сердито жужжали вокруг него. Кое-какие запутывались в его густой, с блестками седины, бороде. Пасечник бережно выпутывал их из волос, сажал на широкую, твердую, как подошва, ладонь и ждал, пока они улетят.
— Чего сердитесь? — укоризненно говорил он, дыханием расправляя помятые крылышки пчел. — Выпил маленько… Племянник к старику приехал — нельзя не выпить. Зря сердитесь. Умные твари, а всего, стало быть, не понимаете. Нехорошо!
Помощники Фаддея Григорьевича, наблюдая за ним со стороны, посмеивались:
— Григорьич с пчелами беседует. И скажи — не кусают!
У Вити на селе много друзей. Общительный, веселый, кроме того, свой — земляк. Приезжая в Веселые Ключи, юноша недолго оставался без дела. Проходило дня три — четыре, и он незаметно, к великому огорчению тети Поли, втягивался в работу. Днями пропадал в тракторной бригаде Федора Железнякова и домой приходил измазанный, усталый, но веселый и довольный.
Витю с детства тянуло к машинам. Научившись в прошлом году водить трактор, он полюбил машины еще больше. Он начинал понимать, что каждая простая деталь — огромная сумма человеческих исканий, усилий, удач и неудач, труда. А сама машина — своеобразная книга человеческого ума.
По этому поводу между Сергеем и Витей часто вспыхивали споры. Сергей ничего не имел против техники, но и не видел в ней, однако, ничего особенного.
— Ну что тут такого? Трактор — он трактор. Машина для обработки почвы, для перевозок, для других полезных дел. А ты в нем увидел чуть ли не «Илиаду». Нет, какой уж из тебя конструктор… Пожалуй, изобретешь что-нибудь вроде поэмы на колесах.
— Ничего ты не понял, — сердился Витя. — В чем, например, нелепость, если построить завод хлеба или мяса?
Предполагая, что дело в обычном, Сергей ответил:
— Изобретать давно изобретенное… Хлебозаводов у нас в городе несколько. А если и ты изобретешь что-либо в этом роде — прибавится лишь количество.