Мне было ее жаль, очень жаль. Она добралась до сути, до того, что терзало ее. Чувство вины и страх, и этот страх был почти осязаем. И я лучше всех знал, что он несет человеку, – разрушение.
«Это все моя вина», – сказала она несколько часов назад. И это признание сопровождало весь ее рассказ, точно хлопание незатянутого фала о мачту. Это ее вина, что они отправились на Амаранте; ее вина, что она давила на Джейка; ее вина, что он кинулся на Витора; ее вина, что они упали в воду; ее вина, что они поехали рыбачить к тому рифу; ее вина, что умерла Стелла, и, наконец, ее вина, что она бросила Витора. Во всем ее вина. Рай превращается в ад, когда приходит чувство вины.
Для всего найдется свое «если бы». Я слишком хорошо знаю, каково это. Если бы я не работал в тот декабрьский день. Если бы пошел с семьей на пляж. Если бы научил Марию лучше понимать море. Самобичевание – это зависимость. Рассудочная часть тебя понимает, что нужно оттолкнуться от дна, но до поверхности слишком далеко, и другая твоя часть боится усилий, необходимых, чтобы всплыть, и тяжесть вины все тянет тебя вниз, возвращает на дно. И что, если кто-то увидит, как ты пытаешься сбросить с себя это чувство, пытаешься перестать снова и снова винить себя? Легче прекратить попытки, остаться на дне, где тебе самое место, – среди ила и грязи, среди затонувших костей и глубоководных чудовищ.
Она продолжала плакать и раскачиваться. Я сел рядом, погладил ее по спине, успокаивая, как успокаивал Фару, когда та плакала. Беды Фары были куда как легче – сломанная игрушка, ссора с братом, – но она всегда слишком близко принимала все к сердцу.
– Думаю, что он еще жив, – сказал я, когда рыдания утихли.
Она подняла голову. Лицо опухло от слез.
– А если нет? – Голос звучал надтреснуто.
Международное морское право гласит, что каждый капитан обязан оказывать помощь любому обнаруженному в море человеку, которому угрожает гибель, хотя можно возразить, что Витор находился на суше, а не в воде. Однако Виржини интересовали не тонкости законов, будь то божьи законы или гражданские, – она хотела отпущения грехов, а я был не тем, кто мог его дать. В те времена, когда у меня была вера, я сказал бы, что неоказание помощи человеку – смертный грех. И все же церковь – да и закон – допускает убийство ради спасения своей жизни. Как оценить то, что с ними случилось? Витор собирался бросить Виржини и Джейка умирать на острове, а она, в свою очередь, бросила умирать его… Что тут перевешивает? Ответа у меня не было. Она просила у меня отпущения грехов, но я не мог дать его, потому что для этого мне нужно было верить.
– Мы вернемся за ним, хорошо? – сказал я мягко, тем тоном, каким давно уже ни с кем не разговаривал, отеческим тоном. – Мы доставим Джейка туда, где ему окажут помощь, а потом вернемся за Витором.
– А Стелла? Я не должна была везти нас к тому рифу. – Снова мольба о прощении.
– Сигуатеру можно подхватить где угодно. Возможно, она отравилась и не вашей рыбой. Это необязательно ваша вина. Просто воля… – я чуть не сказал «божья», – судьбы.
Я не сводил глаз с нее, пока у нее не осталось другого выбора, кроме как посмотреть мне в глаза. Она неуверенно кивнула.
Ей явно требовалось побыть одной, а потому я взял рацию, которую принес Умар, бумаги «Санта-Марии», паспорта и посоветовал ей принять душ и хоть немного поспать. Я объяснял, как пройти в кают-компанию, если она проголодается, когда меня прервало шипение. Рация.
– Капитан. – Каюту наполнил голос Умара.
Я нажал на кнопку и ответил по-малайски:
– Слушаю, Умар, прием.
– Я установил на яхте радиолокационный отражатель, как вы велели, и обыскал ее.
– Принято, Умар. Конец связи. – Мне не терпелось узнать, дали ли нам разрешение на отплытие, и я отпустил кнопку передачи едва ли не раньше, чем закончил говорить.
– Подождите, подождите, капитан, – раздался торопливый голос Умара.
Я снова зажал кнопку:
– Да, мичман, в чем дело?
– Одна из носовых кают заперта.
– И?..
– Вы приказали обыскать весь катамаран. Там все выглядит нормально. Но одна дверь заперта. Мне уйти?
Я хотел было сказать, чтобы он не беспокоился из-за какой-то двери, но что, если Джейк был прав, Витор действительно торгует наркотиками, а в той каюте партия героина? Я представил штабеля пачек, мумифицированных в несколько слоев полиэтиленовой пленки и обмотанных скотчем во избежание соприкосновения с соленым воздухом. Если я брошу яхту, а позже ее найдут с таким грузом на борту, то меня отправят в отставку. А работа – это все, что у меня есть.