Утром, когда уже всё стихло, когда раненых и погибших уже увезли, приехал на его позицию сотник Моисеев. И не один. С ним был хорунжий Вехов, а из полка приехал есаул Маленков.
Прошлись они с урядником по траншеям, засыпанными осколками от мин, посмотрели на разбитые блиндажи, на огромные воронки от тяжёлых снарядов. Есаул минут десять расспрашивал Акима о том, как шёл бой. «А как случилось это? А как произошло то? — он оказался человеком довольно въедливым. — А вы что предприняли? А почему так не сделали?». Саблин как мог ему отвечал, и вроде всё у него выходило складно. Всё понятно. А в конце, когда они стояли у того, что осталось от шестого блиндажа, есаул, разглядывая куски битого бетона, произнёс:
— Урядник, я жду от вас подробного рапорта. Мне важно знать всё, все мелочи. Разбейте все события по времени.
— Есть разбить по времени, — отвечал ему Саблин, а сам думал: «Хрен я там это время вспомню. Придётся по планшету радиста смотреть».
— С рапортом не тяните, я буду ждать, — сказал есаул.
И сказал он это так, что и не понять, доволен ли услышанным или нет. А когда начальство уезжало, Вехов остановился и напомнил уряднику:
— Слышь, Аким, ты это… всё оружие, что сломано, собери. Ничего не выкидывай. Списки утраченного снаряжения составь, у тебя образец должно быть, ты это… отнесись к этому внимательно. Это важно, понял?
— Понял, — отвечал Саблин.
— Собирайтесь потихоньку, менять вас будут сегодня, — продолжил хорунжий, и на прощанье он пожал Саблину руку.
А уже примерно через час на позиции приехали «инженеры». Стали смотреть, что можно восстановить на глазах у противника. Они же помогли казакам Саблина вытащить из-под обломков блиндажей остатки снаряжения и амуниции. Искорёженные станции РЭБ, генераторы, помятые ящики с боеприпасами, в общем, всё, что можно было ещё использовать или списать.
И в тот же день его взвод сняли с участка «десять шестьдесят один». Вот так и решился вопрос с пропавшими минами, решился сам собой. Теперь про них и не вспоминал никто.
Всё поломанное, утраченное погрузили на транспорт и отвезли в полк. Ко всему собранному добавлялись доспех и оружие, получившие повреждение непосредственно на самих казаках. Винтовка и кираса с «плечом» Милевича были тут же.
Глава 8
Саблин думал, что это всё, как обычно, сделает писарь в штабе «сотни», а он только подаст документы, списки погибших и раненых. Он и подал. Двое погибших: приказной Клюев и гранатомётчик Варежко. Пять раненых и четверо условно раненых. То есть четыре казака были не в строю, но поражения их были не тяжелы, и везти их в госпиталь не было нужды. В общем, список Аким подал, а писарь Савицкий, человек, в общем-то, неплохой, а от службы отстранённый из-за неизлечимой болезни ног, и говорит ему:
— Подсотенный приказал, чтобы похоронки писали взводные. Если не знаешь, что писать, — вот, — писарь протягивает уряднику небольшой листочек бумаги. — Это образец.
— Что? — не понял Саблин, но бумажку взял в руки, уставился на неё. — Мне самому похоронки писать?
— Приказ подсотенного, — Савицкий развёл руками: ну я-то тут при чём, моё дело маленькое.
Саблин вышел из штабной палатки, а Сашка, который стоял и курил со знакомыми казаками, по лицу, что ли, всё понял и спрашивает:
— А что случилось-то?
— Да Савицкий говорит, что похоронки теперь мне писать. Говорит, подсотенный распорядился это дело взводным передать, — отвечает урядник своему заместителю.
А тот бросает окурок и смотрит на своего товарища и качает головой: нет, нет.
— Чего ты? — спрашивает Саблин.
— Даже ничего мне не говори про это!
— Что? — спросил Аким, поначалу не поняв, о чём говорит товарищ, но когда понял — уточнил: — Это почему?
— Я ничего писать не буду, я с Варежко на одной улице живу, я его Надежду знаю, детей его… Я ничего такого написать им не смогу… Нет, Аким, нет.
«Но кто-то должен это сделать, кто-то из казаков должен сказать или хотя бы написать близким погибших хоть какие-то слова».
И, признаться, Саблин думал, что Саша ему поможет в этом. Ну а кто ещё должен в таком деле помогать?.. Но, как выяснилось…
«Сашка ещё та рыба стеклянная!».
— А я тебя и не просил, — чуть раздражённо говорит урядник. Его раздражение можно понять… Впрочем… Каштенков всегда был таким: как какая-то неприятная работа, так он сразу отползает. Ну или пытается это сделать…
— Ну вот и хорошо, — заканчивает этот неприятный разговор Каштенков. — Подсотенный приказал похоронки писать взводным, вот как стану взводным, так и буду писать.