Мужчина в коричневом рассмеялся, вынул из кармана рулончик монет и начал подбрасывать его в руке.
- Не болтай так много, - сухо посоветовал он. - Латай эти камеры.
- Я же латаю, верно?
- Не устраивай вокруг этого столько шума.
- Ха! - Арт снял прорезиненный плащ и зюйдвестку и бросил их в угол. Затем поднял колесо, поставил его на металическую плиту и раздраженно принялся за работу. Он демонтировал шину, вытащил камеру и заклеил ее холодным способом. С ухмылкой отошел к стене за моей спиной, взял шланг для подачивоздуха и немного надул камеру.
Я стоял и смотрел, как рулончик монет подпрыгивает на руке Кэнино. Прошла минута напряженного ожидания. Я повернул голову, наблюдая за тем, как долговязый механик подбросил надутую камеру и подхватил ее расставленными по сторонам руками. Кисло осмотрел ее, взглянул на большую жестяную ванну с грязной водой, стоявшую в углу, и крякнул.
Должно быть, они здорово сыгрались между собой. Я не заметил никакого сигнала, никакого обмена взглядами. Долговязый держал круглую камеру высоко в воздухе и пристально смотрел на нее. Потом вдруг совершил полуоборот, сделал длинный шаг вперед и через голову надел камеру мне на плечи, так что резиновый круг плотно стянул меня.
Долговязый прыгнул мне за спину и повис на камере. Под его весом она стягивала мне грудь и придерживала предплечья прижатыми к телу. Я мог двигать руками, но не мог достать из кармана револьвер.
Человек в коричневой одежде подошел ко мне почти пританцовавыя. Его рука сомкнулась на рулоне с мелочью. Он подошел ко мне бесшумно, с каменным выражением лица. Я наклонился вперед, пытаясь поднять Арта, сзади стягивавшего на мне камеру.
Кулак с рулоном мелочи пронесся между моими вскинутыми руками, как камень сквозь облако пыли. В глазах у меня засверкали тысячи искр, но сознания я еще не потерял. Он повторил удар. Я уже ничего не почувствовал. Ослепительный свет в моей голове вспыхнул еще ярче и превратился в пронзительную боль. Некоторое время я находился в темноте, где что-то кружилось, словно бактерии под микроскопом. Потом была уже только тьма и пустота, шум ветра и треск огромных падающих деревьев.
28
Это была женщина, сидевшая близко возле торшера и освещенная его светом. Какой-то другой, резкий свет падал мне на лицо, так что я прикрыл глаза и смотрел на нее сквозь опущенные ресницы. Волосы ее блестели так, что казалось, будто у нее на голове серебряная ваза из-под фруктов. Она была в зеленом, ручной вязки, платье с белым широким воротничком. На полу возле ее ног стояла блестящая сумка с металлическими уголками. Женщина курила сигарету. Высокий, наполненный янтарной жидкостью бокал поблескивал возле ее локтя.
Я осторожно чуть-чуть поднял голову. Она болела, но не сильнее, чем можно было ожидать. Я был связан, как индюк, которого засовывают в духовку. Руки за спиной и в наручниках, от наручников тянулась веревка, стягивавшая ноги. Конец веревки был прикреплен к тяжелой тахте. Я сориентировался во всем этом сразу же, как только попытался двигаться.
Тогда, не делая резких движений, я широко открыл глаза и сказал:
- Добрый день.
Женщина послала мне взгляд, словно из-под облаков, повернувшись ко мне маленькой щечкой. Глаза у нее были как два голубых горных озера. Где-то вверху все еще шел дождь, до меня доходил его отдаленный шум, а может, это было что-то другое, не дождь.
- Как вы себя чувствуете? - спокойный серебристый голос, прекрасно гармонирующий с серебристым цветом ее волос. В нем проскальзывало что-то металлически мягкое словно звоночек у двери кукольного домикап. Я понял, что поглупел, если думаю об этом.
- Отлично, - ответил я ей. - Только кто-то сбросил мне на голову огромную цистерну.
- А чего вы ожидали, мистер Марлоу? Букета орхидей?
- Только соснового сундука, - ответил я. - Не беспокойтесь, пожалуйста, о фонаре из бронзы или серебра и не бросайте мой прах в голубые воды Атлантики. Я предпочитаю червей. Вы знаете, что червяки двуполые и что один червяк может полюбить другого?
- Вы бредите, - сказала она, серьезно глядя на меня.
- Вас не очень затруднит, если вы отодвинете эту лампу немного в сторону?
Она встала и подошла к стене за тахтой. Свет погас. Я почувствовал большое облегчение.
- Не думаю, что вы так уж опасны, - произнесла она.
Она была высокая, но не как жердь. Очень худощавая, но не как засушенная курица. Она снова села на стул, на котором сидела перед этим.
- Значит, вы знаете, как меня зовут?
- Вы прекрасно спали, так что времени было достаточно, чтобы просмотреть содержимое ваших карманов. Собственно, они сделали все, только забыли забальзамировать вас. Итак, вы детектив...
- И это все, в чем могут меня упрекнуть ваши друзья?
Она не ответила. Дым ее сигареты медленно поднимался вверх. Она разогнала его рукой. У нее были красивые руки, а не просто кости, покрытые кожей, как это бывает у современных женщин. Она искоса глянула сквозь облачко дыма на запястье.
- Который час? - спросил я.
- Семнадцать минут одиннадцатого. У вас свидание?
- Это было бы не так уж удивительно. Мы находимся в доме, расположенном возле гаража Арта Хака?
- Да.
- А что делают ребята? Копают могилу?
- Ушли куда-то.
- Вы думаете, что они оставили нас одних?
Она медленно повернула ко мне голову и с улыбкой повторила.
- Не похоже, что вы были очень уж опасны.
- Я думал, вы здесь такая же узница, как я.
Пожалуй, она не удивилась. Скорее это ее слегка развеселило.
- Почему вы так думаете?
- Я знаю, кто вы.
Голубые глаза блеснули так резко, что в них вспыхнули искорки, холодные и колючие, как блеск кинжала. Она сжала губы, но тон ее голоса не изменился.
- Тогда боюсь, вам придется плохо. А я ненавижу убийства.
- И это говорите вы, жена Эдди Марза? Стыдитесь!
Ей это не понравилось. Она посмотрела на меня внимательнее.
- Если вы не можете снять мои браслеты, чего впрочем, я не советовал бы вам делать, то могли бы, по крайней мере, уделить мне немного этого напитка, которым вы пренебрегаете.
Она взяла бокал. Пузырьки поднялись вверх и исчезли, как несбыточные надежды. Она склонилась надо мной, ее дыхание было нежным, как глаза лани. Я сделал глоток, немного жидкости потекло у меня по шее. Она отодвинула бокал от моих губ. Кровь быстрее заструилась в моих жилах. Она снова наклонилась надо мной.