Воспитатели в Центре социальной реабилитации несовершеннолетних тоже заметили перемену, но в отличие от учительницы забеспокоились. Когда Элэм бузил из-за сигарет — все было понятно и знакомо. Но Никита молчал, как партизан, и на все вопросы отвечал лишь «да», «нет», «не знаю».
Отца отправили лечиться, раз в три недели приходила навещать соседка, сообщала последние новости, но даже жизнь приятелей Элэма совершенно не занимала. Он забирал у соседки три пачки болгарских сигарет, сдержанно благодарил и уходил в палату. Сигареты сдавал воспитательнице на хранение и просил выдавать по одной после еды и парочку на сон грядущий.
Наконец одна из воспитательниц, похожая на девочку, Лариса Николаевна, не выдержала, обняла его на прогулке за плечи и спросила:
— Никитушка, ты по дому скучаешь?
— Наверное, — безразлично пожал плечами Элэм.
— Может, тебе разрешить гулять по городу?
— Не знаю.
— Если обещаешь никуда не сбегать, я разрешу.
Нужно ему разрешение, как рыбе зонтик… Но обещал, что не сбежит, и Лариса Николаевна, тяжело вздохнув, благословила Никиту на долгую самостоятельную прогулку.
Только нынче все не так безоблачно вышло. Соседка не только сигареты приносила, еще и деньги сто рублей. Отец для него пятихатку оставил, пока лечиться будет. И хотя все деньги враз Элэм с собой не таскал, полтинник у него на кармане имелся. На сигареты, на семечки, на мороженку… пива все равно не продадут. Вот и прихватили его свои же, шпана уличная. Оттерли за ларьки.
— Гони бабло!
— Не маленький, так пососешь. — Никита не боялся, знал, что все равно отметелят.
— Ты че, овца, не понял! — Жесткий тычок в ребра.
— А че ты меня в женский род ставишь, я же тебя в мужской не ставлю!
Тотчас в лоб прилетел ботинок. Элэм упал спиной к ларьку, чтобы не запинали по почкам, свернулся калачиком и закрыл голову руками, но избиение прекратилось, так и не начавшись. Выждав минуту, Никита разомкнул локти, защищавшие лицо.
Вместо нападавших над ним громоздился урод Юся-Егор.
— Живой! — Егор вытер брату сопли. Видимо, слишком жестко, потому что Юся захныкал.
— Живой. А че у тебя брат такой… тупой?
— Сам ты тупой. Он имбецил.
— Меня учительница так же зовет. А еще идиотом.
— Не повезло тебе. Имбецил — это болезнь.
— Как в постель ссаться! — Элэм встал, отряхнулся и только теперь заметил мнущихся поодаль врагов.
Егор покачал головой.
— Хуже.
Дальше пошли вместе. Никита держал за руку Юсю. У братьев и рук оказалось две у Егора левая, а у Юси — правая. Правда, у Егора тоже правая имелась, маленький такой обрубок с тонкими корявыми пальцами. Смотреть противно.
— Опять сбежал! — прокряхтел Егор.
Шагать братьям приходилось тяжеловато. Ноги косолапые, короткие, Юся с Егором кантовали себя на этих кубышках, как шкаф. Даже непонятно, как они умудрились вовремя подоспеть.
— Не, воспитательница отпустила. Чтобы по дому не скучал.
— А ты скучаешь?
— Не знаю. А че они тебя боятся, ты же, как черепаха, ползешь?
— Не ты, а вы! — рассердился Егор. — Нас двое.
— Какая разница? — пожал плечами Элэм.
Егор понял, что у спасенного нет никакого чувства такта, равно как и благодарности к спасителю, и это его развеселило.
— Зовут-то тебя как, гулена!
— Элэм. То есть Никита.
— Почему Элэм?
— Курить люблю.
Тут уж Егор совсем развеселился, а Юся снова оскалился и захихикал противным смехом.
— Ну хватит! — Никита дернул Юсю за руку. — Замолчи!
— Не нравится?
— Нет.
Вышли с рынка на широкую улицу.
— Тебя до автобуса проводить?
Видно было, что братья устали. К остановке как раз приближался «пазик».
— Сам дойду.
Не попрощавшись, Никита резво припустил к маршрутке и успел заскочить в самый последний момент. Едва автобус тронулся, в душе у Никиты похолодело преследователи запросто могут остановить «пазик». Но ничего не произошло, враги куда-то пропали.
И Юся-Егор вместе с ними.
И все-таки Левка сделался самым близким товарищем. У него, конечно, с мозгами не все в порядке, и рисует он все время галиматью китайскую, но в школе, если к Никите лез кто-то из старших, Боцман без лишних слов спешил на помощь. Это обязывало. В конце концов, нашлись и общие интересы например, в дурака сыграть подкидного или домино. В домино особенно интересно оказалось каждый камень Боцман обзывал каким-нибудь созвездием, и получалось, будто они вдвоем составляют огромную карту неба. Закончить пустым камнем считалось особенным шиком и называлось «повесить сопляка». Левка говорил, что это «как будто выйти в неизведанный космос». Чаще всего в космос выходил Элэм.