Монах Бенито приближался гигантскими шагами. Ряса его развевалась, как юбка у цыганки во время танца. «И как это у него получается? Наверняка, сукин сын, коленями рясу подбрасывает». Рыцарь осклабился, покачал головой.
Из дома выбежала Лия и пала перед монахом на колени. Тот, чуть расставив ноги и опершись на палку, воздел глаза к небу и, словно папа римский, венчающий императора, возложил на голову девушки свою длань.
— Воздастся тебе! Дверь, в которую стучишь, откроется тебе! — Не глядя на Мавро, протянул руку для поцелуя.— А тебе скажу: эй, Мавро, сын Кара Василя, ступай за мной... Я сделаю тебя охотником на людей!
Мавро вздрогнул. Неужто отец Бенито проведал силой духа своего о предложении, которое только что сделал ему рыцарь?
— Вы останетесь, не правда ли, святой отец? — молила Лия.— Не побрезгаете нами, грешниками, не пройдете мимо. Освятите наш дом! Да наполнятся его амбары!
— Не говори «наш дом»! Ибо сказано: «У лисицы есть нора, у птицы в небе — гнездо. Только сыну человеческому негде головы преклонить».
Делая вид, будто не замечает скачущего к караван-сараю всадника, он снял с плеча тяжелую торбу, передал ее Мавро и вошел во двор.
Тюркский сотник Уранха глядел на Лию, державшую стремя, как с высокой горы. Лошадь у него была рослая, да и сам он был на редкость долговязый и худой. Сидя на своем высоченном коне, он едва не касался ногами земли. Длинное копье с треугольным флажком придавало его неуклюжей фигуре еще более нелепый вид.
— Пожалуйте, славный господин мой! Вы осчастливили наш бедный очаг.
— Перестань болтать, женщина! Это караван-сарай «Безлюдный»? Рыцарь Нотиус Гладиус, благородный из благородных, оказал вам честь?
Нотиус Гладиус, стоявший у ограды, расхохотался. Уранха поднял голову.
— Вы здесь, уважаемый рыцарь? Привет вам от Уранхи!
— Не тяни, кебаб остынет. Да и вино вот-вот кончится.
— Ну, нет, не кончится, не то я раздавлю эту груду камней да покидаю в пропасть.
— Потише! Сегодня здесь ночует целое стадо дервишей да свитой монах. Душа каждого из них давно уже с богом беседует в райских кущах. Гляди, нарвешься!
Мавро и Лия помогли закованному в латы долговязому воину слезть с коня. При каждом его движении раздавался звон железа и стук костей. Уранха был так сух, что Мавро казалось: стоит поднести к нему зажженную лучину, и он вспыхнет, как факел. Протянув рыцарю копье, Уранха сказал:
— Наш флаг должен быть всегда впереди.
Рыцарь взял копье.
— Эй, Мавро! Я ведь сказал тебе, с почтенным сотником Уранхой шутки плохи. Хорошенько следи за его конем)
— Пусть не волнуется.
— А чего мне волноваться? — Уранха раскатисто захохотал.— Уши-то не мне отрежут.
— Слышишь, Мавро? Не угодишь ему — уши обрежет, так что гляди в оба...
Они вошли во двор. Рыцарь быстро обернулся и лицом к лицу столкнулся с монахом Бенито.
— Черт побери! В который раз сегодня зазевался,— тихо чертыхнулся Нотиус.
— Помилуйте, рыцарь!
— Это я не тебе, себе говорю.— Оглянувшись на дверь, он понизил голос.— Ну как?
— Все в порядке.— Монах тоже понизил голос.— Согласились.
— Задаток?
— Получен.— Когда Мавро вышел на террасу, он, слегка наклонив голову, представился рыцарю: — Грешный раб божий, генуэзский монах Бенито! Да будет с вами благословение господа, мой рыцарь. Аминь!
— Считаю за честь, святой отец. Ваш сын Нотиус Гладиус из ордена Святого Иоанна! Пожалуйте к нашему скромному столу, осчастливьте своим присутствием!
— С благословения господа нашего Иисуса на небесах да будет ваш стол изобилен. Приятного вам аппетита и счастья!
Рыцарь представил монаху тюркского сотника и отослал Мавро за кебабом. Когда Мавро убежал, он шепотом спросил Уранху:
— За сколько договорились?
— Пятьсот венецианских золотых за голову...
— Вот дьявол! Надул тебя Чудароглу! Разве не говорил властитель Инегёля, что самый паршивый боевой конь Эртогрула стоит полторы тысячи?
— Чудар и четырехсот не дал бы, да из уважения к отцу нашему Бенито согласился на пятьсот... Немало я монгольских грабителей видел, но такого мерзавца, как Чудароглу, встречать не приходилось. И всем разбойникам-то он падишах! И любому тавризскому купцу скупердяю сто очков вперед даст... И такого бесстыдника властитель наш Николас над своими крестьянами поставил! Самому подлецом надо быть, чтобы такое выдумать, видит бог...
Уранха снял шлем. Жесткие и прямые, как плети, волосы рассыпались по плечам.
Узкая борода еще больше удлиняла его лошадиное лицо, щеки ввалились, скулы, казалось, вот-вот прорвут кожу. Острые плечи, локти и колени не мог скрыть даже панцирь. В голых, без ресниц, глазах, которые он редко отрывал от пола, вспыхивали хитрые искорки, что, однако, нисколько не снимало застывшего на его лице выражения скотской тупости. Громкий и неуместный смех, которым он то и дело разражался, свидетельствовал еще и о крайней неуравновешенности.