— Верхом скакать любишь?
— Кто ж не любит?
— А ходить за конем?
— Есть у нас конь, отец выхаживал.
— Если возьму я тебя к себе, положу алтын в год, одежда, питье, еда — все от меня?..
Лицо у Мавро вытянулось. Покойный отец его говорил: «Что у мусульман, что у гяуров, что в рыцарских орденах — всюду есть этот грех содомский — любят мальчиков!» Он через силу улыбнулся.
— По мне бы, чего лучше... Да нельзя!
— Отчего же?
— Мы записаны в книгу свободных крестьян у нашего императора.
— Император ваш не знает, что у него во дворце творится! Почем ему знать, что делает Мавро в Караджахисаре?
— Пусть и не знает, только против обычая это. Отец мой говорил: «Пусть даже пять золотых в год дают! Чем быть слугой, лучше уж сразу вниз головой в пропасть».
Нотиус Гладиус отпил вина, взял с блюда кусок мяса и, не спуская глаз с парня, что-то прикидывал.
— А если возьму к себе воином? — Видя, что на Мавро это не произвело никакого впечатления, выпятил грудь и, словно предлагал ему целый мир, добавил: — Не простым воином... А чтоб в рыцари посвятить.
— В рыцари? Помилуйте, благородный господин!
У Мавро перехватило дыхание, щеки залились краской. Он судорожно глотнул и, пытаясь подавить радость, подумал: «Небось шутит со мной, забавляется пришелец френк?»
Рыцарь не спускал пристального взгляда с юноши. Сколько видел он на Западе крестьянских парней, смотревших на воинов с безнадежной завистью.
Здешние и сами носили оружие, их можно было соблазнить, лишь пообещав навсегда избавить от крестьянской доли. Мавро, конечно, тоже мечтает от нее избавиться, рыцарь заметил это еще в день своего приезда по взгляду, которым смотрел парень на коня и оружие.
— Да, посвятить в рыцари,— важно проговорил он.— Конь — от меня, оружие — от меня, а в отряде, который соберем, будешь моим знаменосцем. Походишь в чавушах. Покажешь свою храбрость, достанет силы и ловкости владеть оружием — подпояшу мечом, что освящен нашим орденом, и запишу тебя в книгу рыцарских послушников.
— Господи Иисусе! Помилуйте, рыцарь, я ведь все это видел во сне.
— В каком таком сне?
— На прошлой неделе... Будто бы проходило здесь войско, наш император начал войну против арабских нехристей. Один из его телохранителей стал проверять, как я владею луком, и записал в отряд. Проснулся я весь в поту, от радости дыхание перехватило... Правду говоришь, благородный рыцарь? Не смеешься надо мной?
— Я сказал — посвящу в рыцари! Такими вещами не шутят!
Мавро сложил руки на груди. Видно было, с трудом удерживается, чтобы не пасть к ногам рыцаря.
На кухне загремела посуда. Мавро вздрогнул, растерянно оглянулся на дверь. Огонек надежды в его глазах медленно погас.
— Если это и не шутка,— проговорил он,— все равно не выйдет, мой рыцарь. Не могу я пойти с вами!
Нотиус Гладиус был искренне удивлен.
— Невозможно. Не выйдет ничего, если сестра не согласится...
— Ума у тебя нет, парень! Разве бабы могут мешаться в такие дела?
— Могут. Мы с ней на свете одни-одинешеньки. Никого у нас больше нет.
Нотиус Гладиус был раздосадован. Его больше всего злило, когда встраивалось дело, которое он уже считал слаженным. Он взял гашу. И как-то пристыженно спросил:
— А сестра твоя замуж не собирается?
— Собирается.
— Сколько ей?
— Двадцать четыре.
— Того и гляди останется в девках... Не нашла, что ли, себе подходящего жениха?
— Как не найти!
— Кто же он?
— Сговорена с Демирджаном, объездчиком боевых коней Эртогрул-бея.
— Ну и ну! Господи помилуй! Как же Эртогрул мог отдать своих боевых коней христианину?
— Он не христианин.
— Тюрок, язычник?
— Нет. Тюрок-мусульманин.
Рыцарь был поражен.
— Как же ты отдаешь свою сестру за иноверца,— пристыдил он Мавро. Тот словно только того и ждал.
— Хороший человек шурин мой Демирджан. И к тому же знатный джигит в этих краях.
Рыцарь пожалел, что свел дело к вере.
— Ну, ладно, а отчего не женятся они?
— Давно бы поженились, если бы не мать Демирджана. Не согласна она...
— Почему?
— Неверные, нечистые, говорит, не при вас будь сказано. Пусть, говорит, берет себе мусульманку, и делу конец.— Он вздохнул.— Сестра моя упряма, а мать Демирджана от Коньи до Стамбула своим упрямством прославилась. В поговорку вошло: упрям, как тетушка Баджибей... Вот немного поправится Эртогрул-бей, одолеет хворобу свою...