— Хорошо. Мела мы со Скуловцом вам привезем. Сегодня же. Да, Прохор Иванович?
— Не надо, — застыдилась вдруг одна из женщин. — Мы и сами… Ну вымоем, а что дальше? Вот что нам интересно.
— Дальше?
Черты лица Ключарева светились сдержанным воодушевлением, и все придвинулись к нему поближе.
— Дальше председателя заставим крышу в кормокухне перекрыть, настлать полы. Если материала нет, из района поможем. Потом соберемся вместе с вами, корма все пересчитаем, рацион составим. На правлении выступим уже с цифрами в руках: вот что нам нужно в этом году, и вот сколько получит тогда ферма дохода.
— Так кто же нам поверит, кто же нас слушать станет? — застенчиво, жалобно проговорил вдруг второй мужик, низкорослый, хлипкий, с тем выражением приниженности, которое воспитывается долгими годами нищеты. Его выцветшие голубые глаза только на секунду столкнулись со взглядом Ключарева, и сейчас же он отвел их в сторону, словно испугавшись собственного голоса.
— Как тебя зовут, отец? — глуховато спросил Ключарев. Эта понурая, робкая фигура так отдавала другим, не нашим веком, что у Ключарева слово «отец» само собой сорвалось с губ, хотя, может быть, человек был не намного старше его самого.
Тот только пошевелил губами в растерянности и недоумении.
— Прика, Софрон Захарыч, — ответил за него Скуловец, прямо, серьезно глядя в лицо секретаря.
И опять Ключарев молча поблагодарил его взглядом. Между ними уже установилось то внутреннее понимание, которое предшествует другим, более глубоким душевным отношениям. Ключарев сделал шаг к Прике, отгородил его от всех своей спиной, словно остались они вдвоем:
— Софрон Захарович, для того и пришла сюда Советская власть, чтоб людям верили. Кто тебя послушает, спрашиваешь? Председатель колхоза послушает, я послушаю, весь народ послушает, если ты трудишься честно.
Ключарев дотронулся рукой до его костлявого плеча, пристально, глубоко заглянул ему в глаза и круто обернулся к остальным:
— Условимся так, товарищи. С председателем я поговорю, а послезавтра приеду сюда сам, и, чтоб нам в самом деле поверили, что мы не только хныкать да жаловаться, но и работать можем, вы наведете к тому времени порядок. А потом будем и с председателя спрашивать, что положено.
Ключарев прошел по свинарнику из конца в конец. Вторая половина его была еще не оборудована, только накрыта. На балках, под стропилами, висела прошлогодняя конопля.
— Сколько ее здесь? А если б обтрепать да продать?
— Самим тоже нужно было… — пробормотал завфермой Гречка. — Веревку треба коню ноги спутать и вообще по хозяйству…
Когда они уже двинулись дальше и свинарник остался позади, Скуловец обернулся и с тем серьезным дружеским выражением, которое теперь появлялось у него, когда он обращался к Ключареву, озабоченно проговорил:
— А ведь они тебе еще не поверили, Адрианыч!
— Знаю! — упрямо кивнул Ключарев. — Приедем послезавтра, может быть, нам с тобой самим придется за недра браться. Да нет, не придется! Неправда! Люди больше всего труд уважают, лишь бы их зацепить за живое. А тогда не только до правления, до самого Совета Министров дойдут и не постесняются! — Федор Адрианович вдруг осекся, почти непроизвольно болезненно сморщился, и Скуловец безошибочно угадал, что он опять вспомнил Прику.
— Жебрак[3] был, сумой кормился, — не очень уверенно пояснил он, все-таки сомневаясь, этого ли ждал от него сейчас Ключарев.
Но тот поднял внимательный взгляд, и Скуловец оживился.
— Безответный мужичонка: куда ни пошлют — слова не отговорит. Детей шестеро, а хаты нет. Пришла Советская власть — дали, да в войну сгорела, так и живет в землянке, никому не жалуется… Адрианыч! — окликнул Скуловец немного погодя, смущенно кашлянув поначалу, но с каждым словом воодушевляясь все больше и больше. — А если б Софронке Прике хату от колхоза поставить? Он ведь и жить начнет заново. Думаешь, он мешком по голове стукнут? Так ты ему дай только на ноги стать, он, может, хозяином не хуже нас окажется. А уж робить может, что конь!
Скуловец натянул вожжи, завертел кнутом над головой. Его обуревало горячее, бескорыстное чувство; но Ключарев что-то слишком уж долго не отвечал ему ничего; он забеспокоился и, придержав лошадь, оглянулся через плечо.
— Что-нибудь не так говорю, Адрианыч?
— Нет, так, — отозвался тот, смиряя свое собственное сильно бьющееся сердце. — Все так, товарищ Скуловец! Просто радуюсь, что ты начинаешь понимать, в чем смысл колхозов.