Любиков не отступал. Скорее, он намечал экспозицию боя, вдумываясь в каждое слово секретаря райкома, и то ощущение упрямого азарта, словно по душе пробежал тревожный ветерок будущего, которое так хорошо было знакомо и самому Ключареву, уже охватывало его…
На следующее утро Скуловец пришел рано, долго шептался о чем-то за дверями с бабкой Меланьей, и было слышно, как хрустели, отвалившись от его сапог, утренние непрочные льдинки.
— На свиноферму поедем, товарищ секретарь? — мимоходом спросил он, заглядывая в дверь.
— А ты думаешь, я забыл?
— Нет, просто по пути, — схитрил Скуловец.
Возле свинарника было пусто и тихо.
Несколько поросят лениво бродили по обочине дороги; там, на солнечных бугорках, уже проклевывалась свежая травка… Но прелести первоначальной весны сейчас не особенно радовали обоих.
— Что ж, проверим Любикова, его разворотливость, — пробормотал Ключарев, отводя глаза в сторону. Дождевик он оставил у Любиковых, на нем сегодня был полувоенный френч с заштопанными локтями, картуз низко надвинут на лоб.
Скуловец понимал, что больше всего секретаря мучает сейчас другое: неужели его слова остались без ответа? Прохору Ивановичу становилось тоже и обидно и тревожно за него.
Они шли медленно, с тяжелым сердцем, и вдруг Скуловец негромко позвал:
— Адрианыч!
В узком окне торчала мочальная кисть.
Оба остановились как по команде, смотря друг на друга, снова перевели взгляд на эту мокрую, с капающей известкой кисть и беззвучно захохотали.
В свинарнике им в нос шибанул едкий запах хлорки.
В тех же резиновых сапогах и досадливо сдвинутой с потного лба кепке Гречка прилаживал доску к последнему загончику. В руках у Софрона Прики жужжала пила-ножовка, и сыпались тонкой струей сухие, чистые, как ноябрьский снежок, опилки.
Увидав секретаря райкома, никто работы не прервал, только все обернулись и посмотрели на него с нескрываемым торжеством: «Слово наше — олово!»
— Девчатки, какие же вы красавицы! — искренне восхитился Ключарев, глядя на девушек, запорошенных по самые ресницы известковой пылью. Дышать ему стало легко, запах хлорки уже не мешал. — Только, сдается, стало вас чуть поменьше?
Вчерашняя знакомка, сияя из-под платка все теми же изумленными глазами, пренебрежительно шмыгнула детским облупленным носиком:
— Так одна ж ушла!
И все подхватили с жестким насмешливым хохотом:
— Здоровье на печи беречь!
— Хуже не сбережет. Как гриб-поганку, червь заест от безделья!
— Понятно! — Ключарев оглядывался, заражаясь их бодрой деловитостью. — Кровельщик был?
— Был. Сегодня гонту привезет.
— Ну вот, это уже другой разговор. А еще что вам надо?
— Много чего надо, товарищ секретарь!
III. По дорогам
1
Может быть, кто и думает, глядя издали, что районная жизнь — это стоячая вода под береговыми ракитами. Но ведь даже в самой тихой воде есть своя быстрина!
Припекает полуденное солнце, ленивые комары забрались в кусты, ближе к сыроватым корням; гладка, спокойна поверхность, словно дремлет река, только со дна бьют невидные родники. И, расталкивая упругими струями сонную воду, уже блещут серебряными кольцами малые и большие водовороты…
На следующее утро после того, как Женя приехала с Пинчуком в Глубынь-Городок, она отправилась в райком отмечать командировку.
Без труда отыскала одноэтажный дом под железной крышей. Показали ей и дверь кабинета первого секретаря. Но попала она туда не в добрую минуту: Ключарев брался за картуз. Он был сердит и насуплен. Только что Федор Адрианович осмотрел поля кукурузы в Братичах, из сорока гектаров больше десяти почти погибли, растения выглядели такими слабенькими и хилыми, что больно становилось на них смотреть. Надо было немедленно пропалывать. Разыскивая Любикова, чтобы посоветовать ему это, Ключарев зашел в правление колхоза. Большая комната с тяжелым канцелярским шкафом и ведром солоноватой колодезной воды в углу была уставлена столами. Они стояли впритык, и за ними, уткнувшись в линованные книги, сидело шестеро женщин. В красном углу, у окна, колдовал над счетами единственный мужчина, заросший седоватой щетинкой и в очках.
— Товарищ бухгалтер, это вы возглавляете весь этот бюрократизм?
— Я, — отозвался тот сокрушенно.
— Раз, два, три, — считал Ключарев. — А если повесить на вашу контору замок и записку: «Все ушли на прополку кукурузы?» Ведь спасать ее надо!