— Ты сейчас с Кандыбой беседовал, Федор Адрианович? — окликнул его Пинчук, выглядывая из окна райисполкома со своей обычной добродушной улыбкой. — Может, зайдешь по пути? Жара сегодня, а у меня домашний квасок в бутылочке.
— Квас или что покрепче? — рассеянно пошутил Ключарев, хотя знал, что Пинчук сейчас же скажет, что пить ему нельзя.
— Нет, я не пью, — действительно отозвался Пинчук, и его выпуклые светлые глаза приняли меланхолическое выражение. — Ни здоровье, ни жена не позволяют.
— Брось, — с трудом подавляя внезапное раздражение, сказал Ключарев, — ты нас всех переживешь.
Пинчук засмеялся мелким неопределенным смешком.
— А я вот с Кандыбой еще никогда не встречался. Хоть и близкие соседи. Интересно, о чем это вы с ним и так долго?..
— О Кандыбе мы поговорим в свое время, может быть, серьезнее, чем ты думаешь. А пока скажи вот что: тебе виден из твоего райисполкомовского окна городской сквер?
Пинчук недоуменно пожал плечами: никогда не приноровишься к этому человеку! Черт его знает, что ему взбредет в голову. Конечно, виден, если десять чахлых деревцев за деревянным частоколом находятся как раз напротив окна, нечего было и спрашивать.
Он обиженно промолчал.
— И церковный двор тоже увидишь. Высунься немного, будь ласков. Тебе не странно, не стыдно, что у Кандыбы и дорожки выметены и трава всюду высеяна, да, видишь, какая зеленая, шелковая, как коса у девушки, даже погладить хочется. А у нас на сквере газон высох, зажелтел, будто здесь другое солнце светит, другие тучи по небу бегут. И ты думаешь, в такой сквер захочется кому-нибудь прийти? А если нет, так зачем же мы его посадили? Для ровного счета, что ли? Есть, мол, в Глубынь-Городке баня, чайная, сквер и… председатель райисполкома! Полный комплект.
Ключарев говорил не очень громко. Его глуховатый после фронтовой контузии голос в минуты волнения становился еще более невнятным, спотыкающимся, но глаза с сузившимися зрачками сверлили неотступно.
— Ты хочешь все сразу, — невольно поеживаясь, примирительно сказал Пинчук. — Можно, конечно, поставить вопрос на райисполкоме, принять решение…
— Да! Хочу все сразу, — напряженно и страстно продолжал Ключарев, отмахнувшись от его последних слов. — Слышал, у Снежко пословица, привез когда-то с фронта: после нас не будет нас! И вот потому, что после нас нас не будет, я хочу сделать все, что могу, своими руками, сегодня же!
Он вдруг остановился, переводя дыхание, и пристально, прямо посмотрел в лицо Пинчуку. Тот уже не улыбался, рот его был сжат с замкнутым и несколько даже надменным выражением. Он казался сейчас старше своих сорока пяти лет. И, должно быть, эта десятилетняя разница между ними теперь, когда он смотрел на Ключарева с высоты подоконника, вдруг как-то успокоила Пинчука.
«Молодо-зелено, — снисходительно подумал он с высоты все того же подоконника. — Трудно тебе жить, Федор Адрианович, с таким характером».
— Вот что, — сказал уже совсем другим тоном Ключарев, глядя в сторону. — Советую тебе скорее ставить вопрос и принимать решение: на ближайшем бюро заслушаем доклад о благоустройстве. И не только города, но и всего района, — жестко бросил он, уже уходя.
— Вот это хорошо. К докладу всегда готов, — громко сказал ему вслед Пинчук и откинулся в глубь кресла.
«Что это с ним? Бешеная собака укусила, что ли? Сенокос по колхозам идет, уборка началась, а ему благоустройство понадобилось».
Недоуменно качая головой, Пинчук нацедил в стакан тепловатого домашнего кваску и, поболтав на свету, не спеша выпил.
Сначала глухие удары бубна, а потом уже и звуки гармонии все явственнее и явственнее слышались за окном: из какой-то деревни ехала свадьба. Словно подпевая ей, дробно ударили колокола. Пинчук высунулся по пояс, стараясь разглядеть на передней подводе невесту, старательно упакованную в кисею, и сказал громко, добродушно прищелкнув языком:
— Ишь ты, будет им сегодня пир на весь мир!
Под окном собралась уже небольшая толпа, на его слова обернулись и засмеялись одобрительно.
— Нам бы еще по разочку, товарищ председатель! — бойко выкрикнул какой-то развеселый старичок, притопнув ногой. — Старый конь борозды не испортит.