Доктор Ти сделал меня своим проектом. Он научил меня, как говорить, чтобы не показаться невеждой. Он говорил мне, когда я вел себя как отброс, как вписаться в среду таких людей, как он. У них с женой нет детей, и он вроде как усыновил меня.
Его жена — она не хотела ребенка. Она водила меня в лес и просила поднять ее юбку. Брала меня в бассейн. Брала меня в свою спальню, когда доктора Ти не было рядом.
Она была не единственной женщиной, которая использовала меня и даже не первой. Она хотела залезть в мои штаны. Я хотел ее денег. Справедливый обмен,— подумал я.
Доктор Ти сказал мне, что они отправят меня в колледж, где учился он, лучший колледж, по его словам. Если я смогу получить нужные оценки и поступить, они отправят меня в Патнем, штат Айова, с полной оплатой обучения. Комнату и питание я должен был оплачивать сам.
Томлинсоны сделали бы это для меня.
Я работал, не покладая рук, чтобы попасть в Патнем. Я делал вещи, которыми горжусь, и делал вещи, за которые доктор Ти убил бы меня, если бы узнал. Я сделал их, чтобы попасть сюда, и я здесь, чтобы получить хорошую степень и встретить нужных людей, которые дадут мне опору в жизни.
Я сделал это ради Фрэнки и моей мамы.
Мне не стыдно. Мир — это не какое-то безупречное место, где все работает. Это гребаный бардак и, если мне придется срезать углы или нарушить закон, чтобы попасть туда, куда мне нужно, — хорошо. Если мне придется обменять секс на деньги, на возможности, я все равно лучше воспользуюсь своим членом, чем потрачу свою жизнь впустую, потеряю свое сердце.
Любовь — это то, что портит людей. Любовь — это подводная лодка.
Моя мама научила меня этому.
В Патнеме я был совсем не тем человеком, которым являюсь дома. Я был студентом, рабочим, актером, произносящим реплики. Я был самозванцем, но хорошим самозванцем. Я точно знал, как я должен себя вести, что мне может сойти с рук, что я могу сказать и сделать, а когда мне нужно заткнуться и не высовываться, как бы мне этого ни хотелось.
Я знал правила. Я знал, где они гнутся, и я умел их гнуть, потому что для такого парня, как я, гнуть их было единственным выходом.
Но гнуть — это гнуть, а нарушать — это нарушать. За исключением того случая с Кэролайн, я не нарушал правил. Я нарушил закон, но не правила.
Думаю, когда я облажался, я сделал это эпично.
— Убери оттуда свои пальцы.
Кришна склонился над миской для замеса, тыкая пальцами в тесто для хлеба. Я вынимаю полотенце из пояса и бью его по шее.
— Ой!
— Я сказал, убери пальцы.
Он выпрямляется и вытирает руку о джинсы. Мука, попавшая на полотенце, облаком стелется вокруг него.
— Я просто хочу посмотреть, чувствуется ли это как задница.
— Это какое-то извращенное дерьмо.
— Это ты мне сказал.
— Ни в коем случае я этого не говорил. Вымой руки, если собираешься его трогать. Это все, о чем я прошу.
— Я так и сделал, прежде чем прийти сюда.
— Ты не сделал.
— Я сделал. Я всегда мою руки после.
«После», в данном случае, означает, «после того, как я скатываюсь с ее кровати». Половину времени, когда Кришна заваливается в мою ночную смену, он пьян. В другой половине случаев он только что переспал.
Сегодня я уверен, что и то, и другое.
— Может, тебе стоит помыть руки перед этим, чтобы не распространять чесотку по всему кампусу.
— Чесотка? Чувак, это больная тема. Мое тело — это гребаный храм.
— И я уверен, что твои женщины ценят это, но я не знаю, где были эти пальцы, так что ты помоешь их снова, прежде чем прикоснуться к тесту, или я выбью из тебя все дерьмо.
Он поднимает обе руки в знак капитуляции.
— Хорошо, капитан, хорошо. Что сегодня заползло тебе в задницу?
— Ничего.
Кришна вытирает руки. Я чищу чашу миксера скребком и мыльной водой, затем вытираю ее насухо и полирую до блеска.
Мне нравится работать одному. Никого нет рядом, кто бы придирался к тому, в каком я настроении.
Некому обратить внимание на то, что у меня уже несколько недель плохое настроение, потому что каждый раз, когда я вижу Нейта Хетерингтона, мне хочется ударить его снова.
Наверное, в прошлый раз я ударил его недостаточно сильно. Он все еще улыбается этой самодовольной гребаной улыбкой.
Кришна кладет обе руки в мое тесто и начинает массировать его с закрытыми глазами, выражение лица у него блаженное. Он ведет себя как придурок, что никогда не подумаешь, что он какой-то математический вундеркинд.
— Я не позволю тебе трахать его, если ты об этом думаешь.
— Ш-ш-ш, — говорит он. — Я сравниваю.
— С кем?
— С той девушкой, с которой я был сегодня вечером. Пенелопа.
— С темными волосами? — спрашиваю я. — Вроде как большая?
— Да.
— Господи.
— А что, она тебе нравится? Знаешь, если бы ты мне сказал, я бы не...
— Нет, все в порядке. Она мой партнер по лаборатории.
— У нее есть задница, — говорит он.
— Я не хочу об этом слышать.
Не то чтобы я так или иначе заботился о Пенелопе. Я просто не хочу идти в лабораторию и думать о том, как Кришна перегибает ее через перила или что-то в этом роде.
Он бы рассказал мне все подробности, если бы я ему не запретил. Кришна расскажет кому угодно любую чертовщину. Дома, парень, который хвастался бы так много, как он, регулярно получал бы по заднице. Когда я встретил его в прошлом году, я думал, что убью его в течение недели.
Но он умеет заставить вас полюбить его. Если бы я действительно знал, что такое любовь.
Он слегка похлопывает по тесту.
— Это не сравнится. Оно все в комках.
— Это девятизерновое. Оно должно быть комковатым.
Когда он думает, что я не смотрю, он отщипывает немного теста и кладет его в рот. Затем он облизывает палец.
— Вот и все. Если ты тронешь еще хоть что-то, ты уходишь.
— Тебе будет одиноко без меня. Кто составить тебе компанию?
— Я буду плакать над багетами и скажу Бобу, чтобы он брал с этих лохов дополнительную плату за кустарную соль.
Боб владеет пекарней. Он нанял меня в качестве подсобного рабочего на День благодарения в ноябре прошлого года, но я оказался настолько незаменимым, что он оставил меня на работе, в итоге давая мне несколько ночей в неделю. Он близок к пенсии и ему уже все равно, лишь бы заведение открывалось и закрывалось, и было что продавать. Он разрешил мне экспериментировать с хлебом, делать новые сорта, чтобы посмотреть, пойдут ли на это покупатели. Это здорово.
Кроме того, пекарня — отличное место для торговли травкой. Уже существовала традиция, когда Боб продавал теплые кексы и печенье студентам колледжа, которые хотят есть в предрассветные часы и студентам, которые торопятся тусить всю ночь. Я продолжаю традицию, но те, кто пишет или звонит мне первым и сует мне в руку пачку денег, получают больше, чем кекс в бумажном пакете.
Кришна проводит пальцем, который он облизал губами по огромной миске для смешивания. Я снова берусь за полотенце, но он замечает это и выхватывает его у меня из рук. Я позволяю ему. Не собираюсь драться из-за полотенца для рук.
— Мне нужно работать, знаешь ли.
— Что тебе нужно делать? Смотреть, как поднимается тесто? Это самая скучная работа в мире.
С тех пор как он здесь, я мою посуду в воде, достаточно горячей, чтобы ошпарить его задницу, которая никогда в жизни не работала.
Не знаю, зачем я держу его рядом. Он прогуливает занятия, не имеет работы, слишком много пьет, засовывает свой член во все, что движется. Он не должен мне нравиться.
Он просто привязался ко мне.
В этом году я планировал жить один. Я нашел недорогую квартиру в подвале и получил разрешение от колледжа жить вне кампуса, что позволило сэкономить целое состояние на проживании и питании.
Кришна увидел договор аренды на моем столе и умолял меня взять его с собой.
В итоге он нашел квартиру побольше, над магазином и пообещал платить за аренду, если я сниму ее и дам ему комнату. Я согласился, потому что ему это подходит. Родители Кришны богаты.
Он вытирает полотенцем пыль со столешницы, запрыгивает на нее и рисует на прохладной металлической поверхности сетку из муки.
— Тебя развеселит, если я скажу, что твоя девчонка снова сидит у входа в своей машине?
Я смотрю вверх, что просто глупо.
Во-первых, я не могу увидеть ее отсюда. Я смогу увидеть ее, только если пройду на другую сторону комнаты и посмотрю в переднее окно — и тогда она сможет увидеть меня, а я этого не хочу.
Во-вторых, она не моя девушка.
В-третьих,...
— Ха! — говорит Кришна. — Ты такой забавный.
Да. Это третья вещь. В прошлом году он быстро раскусил мою привязанность к Кэролайн и дразнит меня этим.
С тех пор как я ударил Нейта в прошлом месяце, она паркуется у пекарни пару раз в неделю. Она не заходит. Она просто сидит там, когда должна спать.
Я видел ее сегодня в библиотеке, она склонилась над своим блокнотом и что-то писала. Солнце падало на ее стол, заставляя ее волосы и кожу светиться золотом. Она выглядела хрупкой. Усталой.