Выбрать главу

Он снова целует меня, поэтому я не могу думать о том, правда ли то, что он сказал. Я просто обхватываю его шею руками, перебираю его волосы, кончиками пальцев очерчиваю его ухо и целую его в ответ. Под рождественскими огнями, в нашем убежище. Поцелуи за поцелуями, прикосновения рук и губ.

Все и сразу. Все.

А потом у нас заканчивается время. Мне требуется секунда, чтобы понять, что писк, который я слышу — это его телефон.

— Ты поставил будильник?

— Знал, что иначе я никогда не остановлюсь.

Неохотно он стаскивает меня со своих коленей и тянется к телефону, выключая его. Затем он встает, поправляет ремень, зашнуровывает ботинки.

Когда он поднимает голову, его глаза полуприкрытые и сексуальные, губы покраснели, щеки налились краской. Взгляд на него делает со мной что-то безумное: влажный жар сжимается между ног, тепло распространяется. Я жалею, что не расстегнула его рубашку, пока была такая возможность. Увидеть больше его. Прижаться к его голой коже.

В следующий раз.

Боже, надеюсь, что следующий раз будет.

— Ты придешь сегодня в пекарню? — спрашивает он.

— Да.

— Круто. Я вернусь во вторник. Если ты хочешь, чтобы я вернулся.

— Да. Хочу.

Он берет свое пальто с дивана и надевает его. Когда его рука лежит на дверной ручке, он говорит:

— Для протокола, Кэр?

— Да?

— Я тверд, как гребаный камень.

Он выскользнул за дверь, а я все еще улыбаюсь, как идиотка, когда Бриджит возвращается с занятий.

***

Вторник.

Пятьдесят минут.

Снаружи небо темное. Идет снег, раздувая ледяную слякоть по сторонам, серо и убого. Я включила Бинга Кросби, а Уэст покачал головой и притворился, что сетует на мой ужасный музыкальный вкус.

Его волосы холодные и влажные, а нос ледяной, когда он прижимает его к моему, но его губы теплые. Его улыбка еще теплее. У нас есть эта тусклая комната, эта кровать, окруженная цветом, наши ноги переплетены, его тело прижимается ко мне.

У нас медленные, глубокие поцелуи, которые становятся все глубже.

Я задираю его футболку и следую вдоль его позвоночника вверх. Мышцы его плеч напрягаются под моими руками. Я опускаюсь ниже. Моя футболка задирается вверх. Мы целуемся и целуемся, и я нахожу способ извиваться, пока мой голый живот не касается его живота.

Ты чувствуешь это? Твоя кожа и моя?

Потому что я чувствую это везде. Я хочу этого. Я хочу тебя.

Я провожу ладонями по его бокам, по его плечам, по внутренней стороне рукавов его футболки, пока не кончается место на его твердых бицепсах. Его бедра упираются в мое бедро, пряжка ремня впивается в верхнюю часть ноги, а я впиваюсь ногтями в его кожу и опускаюсь еще немного вниз, ища лучшего расположения.

Ищу давления между ног.

Мне нужно знание того, что я делаю с ним, жар того, что мы делаем друг с другом.

Когда я достигаю цели, он ворчит и прикусывает губу. Его глаза — щелки, ноздри раздуваются, пока он глубоко и быстро вдыхает.

— Кэролайн.

Я ерзаю на выступе возбуждения в его джинсах, наслаждаясь тем, что могу сделать это с ним. Нравится давление, вес, то, как его поцелуй становится темнее и отчаяннее, и мы двигаемся вместе, синхронно.

Это не секс. Это лучше, чем секс.

Это Уэст.

Четверг. Я надела эту майку — эту смехотворную майку. Она должна была спадать с плеч. Предполагается, что она должна быть надета под рубашку, но я не сказала ему об этом, и как только мы ложимся, чтобы начать целоваться, она спадает с моего плеча и обнажает бретельку лифчика и немного самого лифчика.

Красное кружево.

Давай, Уэст. Поддайся искушению.

На этот раз все происходит быстрее. Его первый поцелуй голодный, и я рада этому, потому что скучала по нему, скучала по этому, я не думала ни о чем другом в течение двух дней. Его руки с отчаянием скользят вверх и вниз, в мои волосы, обратно к моим рукам.

Но этого больше недостаточно. Эти границы, которые он нарисовал на моем теле, тусклые следы карандаша. Я хочу большего. Мы оба хотим большего.

Мне больше не нужно быть хитрой, чтобы заполучить его между ног. Я дергаю его за ремень, и он оказывается надо мной, такой же твердый и горячий, каким я его помню, но лучше. Намного лучше. Он внезапно поднимается, чтобы посмотреть на меня. Его глаза в этом свете не хранят никаких секретов. Мой живот виден, одна чашечка бюстгальтера наполовину выглядывает, и его руки дрожат на моих запястьях, когда он тянет их вверх и скрещивает на подушке.

Я никогда не чувствовала себя такой желанной. Это наркотик в моих венах, головокружительный экстаз, который заставляет меня ухмыляться ему хорошо зацелованными губами. Это делает меня сильной.

Сделай что-нибудь, — приказываю я ему глазами и мелкими, беспокойными движениями бедер.

Сделай что-нибудь, или это сделаю я.

Он опускается, волосы падают ему на лицо, и снова целует меня. Он делает толчок, ощутимый толчок, и моя голова откидывается назад. Весь мой позвоночник выгибается дугой, подаваясь ему навстречу. Я мокрая, и хочу его пальцы. Я хочу, чтобы вся его рука была в моих джинсах, чтобы он нащупал мои трусики. Его рот на моей груди. Хочу, чтобы мы прошли все базы, одну за другой, в ближайшие полчаса.

— Пожалуйста, — говорю я.

Уэст дышит мне в ухо. Лижет мочку. Кусает меня.

— Это не повседневная майка.

Я ухмыляюсь в сторону второго яруса кровати надо мной.

— Пожалуйста.

Он снова садится.

— Сними ее.

С радостью.

Я с радостью соглашаюсь, и тут его руки оказываются... везде.

Везде. И не один раз.

Мой лифчик расстегивается спереди. Я показываю ему, помогаю, а потом лифчик исчезает, и он снова целует меня, его теплая ладонь на моей груди.

Длинные пальцы. Великолепные, умелые, ловкие руки. Он точно знает, что делать.

Точно.

— Сними это, — говорю я, дергая его за подол, и он снимает и бросает футболку на пол, снова ложась на меня сверху, кожа к коже, — о Боже, это лучшее, что когда-либо случалось с кем-либо в истории Вселенной. Я скольжу руками по его спине. Он оставляет дорожку поцелуев от моего рта к челюсти, вниз по шее.

Он облизывает мой сосок, и я умираю. Просто умираю.

Мы — руки и объятия, цветной свет на гладкой коже, тепло и пот в жаркой комнате общежития. Мы целуемся губами, толкаемся бедрами, создавая напряжение между моих ног.

— Это не может чувствоваться хорошо, — говорит он и расстегивает ремень, вытаскивает его из петель и бросает на пол. Он ковбой, его ремень — кнут. Это самые сексуальные четыре секунды действия, свидетелем которых я когда-либо была.

Мне не хватает упора его пряжки в мой живот, но ненадолго. Недолго, потому что он прикасается к моей груди. Он наблюдает за мной. Выясняет, что мне нравится, нащупывает пальцами это напряжение, прижимается к моему клитору, пока я не открываю рот, задыхаясь, возмутительно мокрая. Это подкрадывается ко мне неожиданно, потому что я уже кончала раньше с парнем, но никогда от трения, никогда через джинсы. Никогда так легко. Я не осознаю этот легкий переход от хорошего к отличному и невыносимо потрясающему, но Уэст должно быть знает, потому что он подбирает углы и толкается в меня в нужное место, так сильно, так идеально, пока я не распадаюсь на части от его твердости, его рук и его рта.

О Боже, его рот.

Когда срабатывает будильник, я все еще перевожу дыхание, а он улыбается, как будто я вручила ему приз.

Думаю, скорее он дал мне приз. Не оргазм, хотя оргазм был великолепен.

А знание того, что это может быть так легко.

Он делает это снова перед уходом, его бедро между моих ног, его рот на моей груди. Он опоздает на занятия, думаю я, но я обмякла, он облизывает мою верхнюю губу, целуя меня на прощание.

Он снова натягивает ботинки и буравит взглядом меня, полуобнаженную, полумертвую от удовольствия.

Я никогда не чувствовала себя такой красивой.

И это самые короткие пятьдесят минут в моей жизни.

Наступает конец семестра, и я не готова к нему. Еще в сентябре это казалось невыполнимой задачей — продержаться все дни, не опускать голову, продолжать учебу. Я не знаю точно, когда это перестало быть невозможным, но знаю, что разница имеет отношение к Уэсту.

Сейчас выпускная неделя, что означает отсутствие занятий. Никакого расписания, кроме нескольких экзаменов, на которые я должна явиться.

Никаких утренних встреч с Уэстом во вторник и четверг.

Хуже того, я не увижу его целый месяц. Он улетает домой в Орегон. Папа повезет нас с Жанель и ее женихом на Сен-Мартен на Рождество, а потом я буду слоняться по дому, ожидая начала следующего семестра. В прошлом году я провела большую часть рождественских каникул с Нейтом. Теперь же впереди словно зияющая пустота — нечего ждать с нетерпением и есть от чего сокрушаться.

Хотя у нас нет занятий, у Уэста, конечно, есть работа, так что я вижу его в пекарне, библиотеке и его квартире. Мы с Бриджит часто общаемся с Кришной и Куинн, и с Уэстом тоже, когда он рядом. Мы впятером становимся как бы единым целым.