Я не понимала, как мне не хватает компании друзей, пока у меня снова не появилась такая компания. В этом есть непредсказуемость, потенциал для веселья — или, по крайней мере, для разговора. Когда были только Бриджит и я, я встречала ее в одних и тех же местах. Нам было весело, но думаю, что после августа я была чем-то вроде крепости, а мы были за стенами.
Теперь, когда я иду через кампус, я сталкиваюсь с Куинн. Она пытается уговорить меня купить обувь для регби. Она планирует большую вечеринку сразу после каникул и хочет, чтобы я помогла ей с организацией. Куинн руководит регбийной командой в одиночку с конца прошлого года. Думаю, она хочет завербовать меня на темную сторону.
Я выхожу с латыни и вижу Кришну, и мы с ним идем в одном направлении, болтая ни о чем. О ТВ. О том, что мама прислала ему по почте. Что он задумал на Рождество.
Фотографии все еще там, но это уже не все, что я вижу, когда оглядываюсь вокруг. Первый отчет, который я получила от нанятой мной службы, занимает всего страницу и скуп на подробности. Я отмахнулась от него, просто радуясь, что за это отвечает кто-то другой.
Уэст заполняет большую часть пространства в моей голове, где раньше были фотографии. Он мешает мне сосредоточиться, когда я пытаюсь просмотреть свои записи в библиотеке. Он толкает свою тележку мимо с наушниками в ушах, и его брови поднимаются в сдержанном приветствии.
Мне достаточно одного взгляда на эту ухмылку, и я снова оказываюсь в своей постели, под светом гирлянды. Под ним.
Я не могу сосредоточиться в течение часа.
Во время нашей обычной встречи во вторник я постоянно смотрю на свою кровать, удивляясь тому, как сильно я по нему скучаю. На следующий вечер мы тусуемся в пекарне, и я хочу дотронуться до него, но Кришна там, да и мне все равно нельзя. Не в пекарне. Не в библиотеке. Не там, где кто-то может увидеть.
Я сижу в своем уголке на полу, перелистываю латинские флэш-карты, и когда я поднимаю глаза, он смотрит на меня через стол.
На переносице и на его предплечьях мука.
На нем джинсы и ботинки, и он отмеряет ингредиенты, скребет миски, высыпает пятидесятифунтовые мешки с мукой в корзину на колесиках. Я не могу перестать думать о сцене, которую я однажды видела в фильме, где мужчина и женщина занимались сексом, сидя на краю стола, и вся их одежда была на них, просто сдвинута в сторону.
Это, конечно, было бы не гигиенично, но я чувствую, что мне было бы все равно.
— Что ты собираешься делать после этого? — спрашивает Уэст.
Уже близко к концу смены и Кришна ушел. Он уже закончил свои финальные экзамены и едет домой в Чикаго на каникулы.
— Я собираюсь вздремнуть, а потом мне еще нужно написать работу по английскому.
— Это твое последнее задание, да?
— Да. Его нужно сдать в пятницу.
— И ты сможешь поспать?
Он имеет в виду, что семья Бриджит приедет за ней утром. Часть ее семьи — ее отец и его новая жена, плюс несколько приемных детей. Комната превратится в зоопарк.
— Надеюсь.
— Ты можешь переночевать на нашем диване, — говорит он. — Напишешь работу у нас.
— Да?
— Конечно. Почему бы и нет?
Уэст моет посуду, и меня клонит в сон. Я засыпаю, прислонившись головой к ножке раковины, и просыпаюсь один раз, когда кто-то приходит, чтобы купить у Уэста булочку восьмерку, и еще раз позже, когда он с громким стуком роняет сковороду.
Когда иду к его квартире, я чувствую себя пьяной. Я засыпаю на диване, пока он принимает душ, и едва просыпаюсь, когда он накрывает меня одеялом, целует в висок и говорит:
— Спи спокойно.
Я просыпаюсь от того, что меня пробирает дрожь.
Одеяло лежит лужицей на полу, в квартире холодно. Снаружи идет неприятный снег. Я думаю о Кришне в его машине и надеюсь, что с ним все в порядке. Но, похоже, уже позднее утро — наверное, он уже дома.
Поднимаю одеяло, накидываю его на плечи, встаю.
Я оказываюсь на пороге спальни Уэста, все еще сонная, и смотрю на него.
Он лежит комочком под детским пледом, темно-синим, с ракетами и планетами на нем. Однажды я спросила, не купил ли он его на распродаже, и он странно посмотрел на меня.
— Привез из дома, — сказал он, как будто мы все так делали. Как будто мы забирали пледы с наших детских кроватей и брали их с собой в колледж.
Все остальные, кого я знаю, стараются отделить детство от колледжа, чтобы доказать, что мы уже выросли и те годы остались далеко в прошлом. Но только не Уэст.
Но это не потому, что он все еще ребенок.
Интересно, может быть, это потому, что он никогда им не был?
Я не могу представить себе детство Уэста. Не могу представить себе ничего о его жизни вдали отсюда.
В комнате нет ничего особенного. Никаких украшений. Никаких рождественских огней. Никаких признаков того, что его любят или что он любит хоть что-то.
Это не располагает, но сегодня утро четверга. Девять часов, если верить дисплею его будильника. Я босиком, завернутая в синий флисовый плед с дивана, и чувствую, что меня пригласили.
Он пригласил меня.
Подхожу к его кровати и снимаю джинсы.
Откидываю одеяло и забираюсь к нему.
Я кладу свою руку поверх его, прижимаясь к его руке. Подтягиваю свои колени к его. Он без штанов, волосы на его ногах щекочут мои бедра, и я ненадолго задумываюсь, стоит ли мне это делать. Не рассердится ли он на меня за вольность.
Но именно Уэст сделал так, чтобы мы были одни, и вот мы здесь, на грани того, чтобы не видеть друг друга в течение месяца.
В основном я делаю это потому, что рядом с Уэстом — то место, где я хочу быть.
Положив голову на его подушку, чувствую его дыхание, медленное и ровное. Он теплый и тяжелый, безопасный и такой опасно необходимый.
Закрываю глаза. Он пахнет хлебом и мылом.
Я дремлю.
Когда просыпаюсь, мы уже поменяли положение. Он лежит позади меня в позе ложки, и энергия совсем другая.
Он не спит.
Весь в своих мыслях.
— Кэролайн, — его голос низкий и хриплый, с такой остротой, которую я никогда не слышала.
— М-м-м?
— Ты в моей постели.
— Да. Ты выглядишь уютно.
— Сейчас десять часов. Четверг.
Я перевернулась на спину. Он перекатывается прямо на меня, поднимая мои руки над головой. Наши глаза встречаются, а затем наши губы.
Поцелуй сонный, ленивый, но настойчивый.
На мне просто футболка. Мой бюстгальтер скучный и белый. Мне бы не помешало принять душ. У меня утренний запах изо рта.
Но он целует меня, как будто я вкусная.
Он сдирает с меня все слои одежды, как будто собирается найти под ней какое-то сказочное сокровище, а затем проводит руками по моему обнаженному телу, как бы говоря: «Вот оно. Вот оно. Ты.»
Он снимает футболку. Он великолепен — загорелый и безупречный, мускулистый и стройный. Я облизываю его бицепсы. Кусаю его плечо. На вкус он чистый и живой, как все, чего я хочу.
Через несколько минут мы остаемся в одних трусах, и я извиваюсь. Действительно извиваюсь. Я не знала, что способна на такое, но с Уэстом это даже не выбор. Я должна. Наши языки воюют, мои руки на его заднице, притягивая его ближе, ближе, всегда ближе.
Я такая мокрая. Мокрая даже через нижнее белье, я уверена в этом, и кончик его эрекции прощупывается, проталкивая мои трусики на несколько сантиметров внутрь меня под тяжестью его тела и его медленных, плавных толчков. Между нами два тонких слоя ткани, влажной, скользкой, неощутимой. Наши бедра сходятся в такт нашим ртам, нашим языкам, нашим напряженным потребностям.
Он нужен мне. Нужен.
Я не могу думать ни о чем другом. Мои руки находят пояс его трусов и скользят внутрь, чтобы почувствовать, как под моими ладонями сжимаются его мышцы.
— Господи, — говорит он, прижавшись лицом к моей шее. — Не надо.
Я убираю руки, обескураженная. Уэст смотрит на меня. Целует морщинку между моих бровей, кончик носа, подбородок, рот.
— Да ладно, я не это имел в виду. Ты убиваешь меня, вот и все.
— Я хочу убивать тебя.
Хочу, чтобы ты был внутри меня. Глубоко. Глубже.
Пожалуйста.
Слова вертятся у меня на языке, накапливаются, но я не могу заставить себя их произнести. Не могу попросить.
— Я хочу, чтобы ты кончила, — говорит он.
Это тоже было бы прекрасно.
Он проводит рукой по моей ноге, и я издаю звук, похожий на писк. Видимо, ему это нравится, потому что он крепко целует меня. Его ладонь начинает все сначала, скользя от моей шеи к плечу. Он скользит по ключицам, чтобы нащупать мою грудь и медленно провести по соску, а затем вниз к талии, к пупку, к пространству между нашими животами.
— Мне нужно прикоснуться к тебе.
— Пожалуйста.
Он сдвигается в сторону, его бедро нависает над моим, его локоть возле моей руки, его дыхание у моего уха, когда он ласкает мою грудь тыльной стороной ладони. Проводит взад-вперед по моим соскам. Прослеживает круги, случайные узоры, пока я не готова сделать ему больно, потому что предвкушение убивает меня, и я говорю:
— Уэст, пожалуйста, пожалуйста, — и он сдается. Он опускает руку и медленно — мучительно медленно — скользит ею вниз по моему животу. Над моим пупком. Прямо к краю моих трусиков, которые представляют собой нелепый хлопок в красно-белую полоску с ягодами остролиста на них и мультяшным Сантой, наименее сексуальные трусики из всех, что у меня есть.