— В самом деле? А как насчет Сан-Франциско? Кейша говорит, что там водятся морские львы, и там есть магазин, где продаются все виды шоколада. Вот куда мы должны поехать.
— Да, я думаю, мы могли бы поехать в Сан-Франциско. Может быть, по дороге отправимся в поход. Посмотрим на секвойи.
— В поход? Ни за что. Кемпинг-отстой.
— Когда ты была в походе?
— Я знаю об этом! Ты спишь в палатке и не принимаешь душ, а на твою голову падают пауки. Нет, спасибо.
Я тоже никогда не был в походе. Но кто возьмет ее, если не я?
— Мы могли бы развести костер. Сделать сморсы. Мы нашли бы место, где можно остановиться и принять душ.
— Костер — это хорошо, — говорит она. — И душ. И тебе пришлось бы убить всех пауков.
— Я могу с этим справиться.
Со всем, с чем нужно справить — с пауками, кошмарами, домашними заданиями, отцами, — я справлюсь.
Какой у меня есть выбор?
Я встаю.
— Обними меня на прощание.
Она встает и обнимает меня.
Я целую ее в макушку. У нее мягкие волосы. Пахнут ванилью, и вся обида во мне уходит, смывается, как будто ее никогда и не было.
Мы вместе идем по подъездной дорожке. Она болтает о Сан-Франциско.
Она наблюдает за мной с дороги. Машет всякий раз, когда я оборачиваюсь.
Она принадлежит мне. Я ничего не могу с этим поделать.
До города пять километров, но мне везет, и я ловлю попутку с одним из соседей Бо за рулем.
Я смотрю в пассажирское окно на пейзаж, белый и желтый, бежевый и коричневый, на открытое и безгранично голубое небо.
Это не похоже на Айову. Это похоже на меня. Эти цвета, из которых я сделан, грязь этого места в моих костях, ил вокруг моего сердца.
Я не могу продолжать быть двумя людьми. Часы идут, мое время почти истекло, и я не позволю себе водить Кэролайн за нос, не позволю ей думать, что я какой-то другой парень, какая-то версия себя из Айовы, когда это не так. Я не могу быть таким.
Я принадлежу Фрэнки.
Я не могу быть с Фрэнки и с Кэролайн. Я бы хотел, но нет смысла желать.
Каждый раз, когда я целовал Кэролайн, я притягивал ее все глубже. Все глубже и глубже, пока я не вернулся домой, взяв ее образ с собой.
«— Которая симпатичная», — сказал я матери.
Я сидел на диване Бо в темноте и сказал Кэролайн: «— Я хочу быть внутри тебя. Я хочу, чтобы ты была здесь.»
Но я притворялся. Нет такого мира, в котором были бы Фрэнки, моя мама и Кэролайн, и все они принадлежали бы мне.
Я все испортил. Вот к чему все это сводится. Отвратительный гребаный беспорядок. Кэролайн во мне, и теперь я должен вырезать ее.
Глава 7
ЯНВАРЬ
Кэролайн
Зимние каникулы тянулись бесконечно. Я спала допоздна и прохаживалась по дому в тапочках. Весь остальной мир работал, работал продуктивно, но мне нечего было делать.
Я сыграла шесть миллионов раз в «Сапера», так что... да, я даже не знаю. Очевидно, что есть игры и получше. Я не могу заставить себя посвятить себя чему-то, что включало бы более одного уровня или какую-то сложную стратегию.
Быть дома было невыносимо. Рождество на Карибах вымотало меня. Приходилось так много улыбаться. Говорить о своих занятиях, друзьях, интересах и никогда не упоминать Уэста или пекарню, Нейта или фотографии, ничего из этого.
Хранить секреты — это утомительно. Когда вся твоя жизнь превращается в тайну, что тогда?
Я рассказала отцу о регби. Ему не нравилась мысль о том, что я буду заниматься этим видом спорта
— Тебе надо играть в гольф, — сказал он.
— Папа, я ненавижу гольф.
— Что плохого в гольфе?
Гольф навел меня на мысль о Уэсте. Он работающий на поле для гольфа, вручающий кому-нибудь клюшку номер девять. Он водящий гольф-кар и носящий что-то вроде униформы — накрахмаленную рубашку поло, шорты цвета хаки.
Я углубилась в Гугл-карты, ища поля для гольфа в Орегоне, пытаясь угадать, на каком из них работал он.
Пришли мои оценки. Две пятерки, две пятерки с минусом. Папа повесил их на холодильник.
Он спросил, собираюсь ли я встретиться с Нейтом, и когда я напомнила ему, что мы расстались, он сказал: «— Может быть, лучше не сжигать этот мост».
Очевидно, что я не позвонила Нейту, чтобы встретиться. Вместо этого я вздремнула четыре часа.
На Новый год папа пригласил меня на ужин и устроил грандиозное событие, позволив выпить бокал шампанского. На следующее утро он дал мне свою кредитную карточку, чтобы я купила себе «что-нибудь вкусненькое». Потому что у меня были хорошие оценки. Потому что он так гордился мной.
Когда я показала ему кашемировый свитер, купленный в торговом центре, точь-в-точь такого же оттенка, как глаза Уэста, он поцеловал меня в висок, погладил по плечу и оставил в комнате смотреть плохие фильмы.
Ночью, когда папа уже давно уснул, я лежала в свете телевизора и ждала звонка Уэста.
Я задремала.
Но когда зазвонил телефон, я проснулась. Что заставило меня рассмеяться. Я жаждала. Тосковала.
Я вспыхнула, впиваясь зубами в большой палец и прошептала слова, которые, как мне казалось, никогда не будут принадлежать мне.
— Хочу тебя. Нуждаюсь в тебе. Внутри меня. Боже, Уэст.
Он говорил мне то, что хотел, чтобы я сказала. Грязные вещи, которые почему-то не были грязными с ним, они были просто правдой. Они были настоящими. Он говорил мне, а я говорила ему. Все, что он хотел.
Но были слова, которые я не произносила.
Я скучаю по тебе.
Я люблю тебя.
Должно быть, я думала, что у меня будет время для этого позже. После каникул, когда я снова увижу его, мы будем другими. Мы будем близки — так же близки, как и по телефону. Мы были бы настоящими.
Я еще не усвоила, что когда вся твоя жизнь — обман, реальность — это не то, что происходит с тобой.
Когда вы окружаете себя ложью, все реальные вещи начинают ломаться.
Я возвращаюсь в Патнем всего на час, прежде чем отправиться в квартиру Уэста.
Ничего не могу с собой поделать. Мне нужно его увидеть.
Вчера вечером я хотела встретить его в аэропорту, но он оставил машину в Де-Мойне и возвращался поздно. Поэтому я проследила за его полетом и увидела, когда он приземлился, в двадцати минутах езды от меня, в Анкине. Я представила себе, как он едет в Патнем один в темноте.
Этим утром я пообещала отцу, что останусь на обед после того, как мы с сестрой сходим в свадебный магазин за платьем. Жанель безжалостно допрашивала меня о парнях, желая знать, закончила ли я с Нейтом.
— Тебе стоит подумать об отношениях с новым парнем, — повторила она по меньшей мере шесть раз. — Нехорошо сосредотачиваться только на учебе.
Папа же сказал, что я не должна ни во что ввязываться.
Все это время я думала о Уэсте в часе езды отсюда. Почти так близко, что можно было дотронуться.
Мне хочется перепрыгнуть через две ступеньки пожарной лестницы за раз, но я останавливаю себя. Они обледенели. Я стучу в дверь, задыхаясь, сердце колотится. Я представляла себе этот момент неделями. Все каникулы прошли в ожидании этого воссоединения, этого поцелуя. Уэст прижимает меня к стене. Вдавливая в меня свой вес, свои бедра. Я пробегаю руками по его рукам и спине. Теряюсь в нем так же уверенно, как весь месяц терялась в собственной голове.
Но когда он открывает дверь, все оказывается совсем не так, как я себе представляла.
Его лицо ничего не выражает. Такое же пустое, как небо, такое же серое и холодное.
Я жду, что он поймет, что это я, чтобы смягчиться, но он просто говорит:
— Привет, — и тогда я понимаю, что он узнал меня. И это мой прием.
Он не отступает в сторону, чтобы впустить меня. Он одет для работы в ресторане — черные брюки, белая рубашка на пуговицах, начищенные до блеска черные туфли. Такой красивый, что немного страшно.
— Привет. Ты вернулся.
У меня есть непреодолимое желание проверить дверь, убедиться, что я нахожусь в нужной квартире. В правильном измерении.
— Я вернулся.
— Хорошо долетел?
Ах. Мы уже должны были целоваться.
Он отворачивается и достает из шкафа пальто.
— Все было прекрасно. Мне нужно идти на работу.
— В четверг?
— Я взял смену.
— Можно я пройдусь с тобой?
Он пожимает плечами, как будто для него это ничего не значит.
Я сбита с толку. Только вчера вечером он сказал, что хочет войти в меня, трахнуть жестко, пока мы оба не будем дрожать от удовольствия, а потом он хотел сделать это снова, медленно, потно, дрожа, и смотря, как я кончу.
Он так и сказал. Я ничего не выдумывала.
Когда он проходит мимо, от него пахнет шерстью и мятой, и он даже не смотрит мне в лицо.
Я спускаюсь за ним по ступенькам.
Он надел шапку, которую я никогда раньше не видела, в черно-темно-серую полоску. Я смотрю на то место, где она встречается с его затылком. Мои пальцы чешутся дотронуться до него там.