Что-то внутри меня ломается, когда я слышу это от него.
Это больно.
Но я думаю, что то, что он разбивает, это не мое сердце. Это какой-то последний хрупкий фрагмент пузыря. Это та часть меня, которая все еще была папиной дочкой, живущей надеждой, что если бы я была идеальной, то он любил бы меня больше всех. Любил бы меня больше всего на свете. Любил бы меня всегда. И его любовь сделала бы меня могущественной.
Мне больно слышать, что я вызвала у него отвращение. Больно сознавать, что с этого момента он никогда не будет любить меня так же, как раньше, если вообще найдет способ любить меня.
Но мне не нужна его любовь, чтобы быть сильной.
Я и так сильна.
— Мне жаль, что ты разочарован, — говорю я ему. — Но я человек. Мне девятнадцать. Иногда я совершаю ошибки. И думаю... знаешь, может быть, мне следовало сказать тебе сразу. Может быть, это усложняет тебе задачу, потому что у меня было семь месяцев, чтобы подумать о том, что означают эти фотографии, а у тебя было около семи часов.
Я подхожу ближе и кладу руку ему на плечо.
Если он слегка вздрагивает, если мое сердце сжимается, я игнорирую это.
Я не отвратительна. Я его дочь.
— Но, папа? Вот что они значат для меня. Это акт ненависти. Они мстят мне, за кого-то, с кем я никогда не обращалась плохо. Они не заслужены. И даже если они были заслужены, что это значит? Что если кто-то фотографирует меня голой, то я плохой человек, поэтому они получают право называть меня шлюхой в интернете? Ты пытаешься сказать мне, что только потому, что я не помешала Нейту меня сфотографировать, я заслужила все, что со мной случится, навсегда? Я заслужила эту атаку, потому что сама напросилась на нее? Ты слышишь, как это безобразно?
— Я никогда не говорил, что ты напросилась. — Его голос звучит по-другому, сдавленно и тревожно.
— Ага. Ты это сделал.
Мой отец всегда говорил мне, что первый шаг к достижению того, чего я хочу в жизни, это знать, чего я хочу. Ты выясняешь это, а потом идешь за этим.
Поэтому я заставляю его посмотреть на меня. Я заставляю его услышать меня.
— Ты это сделал.
Теперь это моя сила, и ему это не должно нравиться.
Я собираюсь использовать это, нравится ему это или нет.
Я собираюсь продолжать использовать это до тех пор, пока люди не начнут слушать.
***
Заметив меня, Уэст встает.
Он ждал в приемной по делам студентов, развалившись напротив ассистентки в розовом кресле с высокой спинкой, слишком маленьком и слишком суетливом для него.
Я была на собрании больше часа, но он сидит точно на том же месте, где я его оставила. Единственное отличие в том, что его волосы превратились в полный беспорядок, на который я тупо смотрю мгновение, пока не понимаю, что это от его пальцев.
Сколько раз ему нужно было провести рукой по волосам, чтобы они стали похожи на весеннее пропаханное поле?
— И как все прошло?
Когда я подхожу ближе, он касается моего локтя и кладет руку мне на талию. С легким нажимом он ведет меня через дверь в коридор.
Студенческий отдел занимает часть подвального этажа студенческого центра. Здесь внизу ярко-белый лабиринт, и я всегда в нем теряюсь, но я почти уверена, что мы пришли с другого конца, откуда меня ведет Уэст.
— Хорошо, я думаю. Я рассказала им кучу вещей, и они задали несколько вопросов. Затем я отдала им все свои распечатки. Они должны поговорить с Нейтом, а там посмотрим.
Лицо Уэста мрачнеет.
— И это все? «Посмотрим»?
Он был таким с тех пор, как мы уехали от моего отца. Взвинченный, расстроенный, немного саркастичный. Думаю, он, должно быть, питал иллюзию, что только потому, что я права, все встанут на мою сторону. Как будто так устроен мир.
Со своей стороны, я перестала думать, что мне что-то отдадут без боя.
— Ну, да. Ты что, думал, они привяжут его к спине лошади и пустят вскачь по кампусу?
Он не находит шутку смешной. Я поднимаю руку и чувствую глубокую тревожную линию между его бровями.
— Эй. Что такое?
— Ничего. Ты голодна? Тебе надо что-нибудь съесть. Отдохнуть немного. Я хочу, чтобы ты поспала, пока я буду работать в пекарне.
Я останавливаюсь.
— Уэст.
— Что?
— В чем дело? — спросила я.
Потому что с ним происходит нечто большее, чем можно объяснить разочарованием в том, как прошла моя встреча. От него исходит энергия, сгущающаяся грозовая туча, темная и опасная. Я чувствую это, когда стою рядом, и это напоминает мне о том дне, когда я нашла его в библиотеке после того, как он ударил Нейта, физическое насилие, вибрирующие атомы, примитивные химические вещества.
— Ничего. Я в порядке.
Я крепко хватаю его за плечи, притягиваю ближе, поднимаюсь на цыпочки и целую. Он просто стоит там, как деревянный чурбан, и когда я спускаюсь, он нацепляет улыбку, которая так не похожа на улыбку, что мне хочется стереть ее с его лица.
— Да, ты в порядке, — говорю я. — Это был такой классный поцелуй, что я сейчас сорву с себя трусики и займусь тобой прямо в коридоре.
Никакой улыбки. В нем совсем не было юмора. Он тянет меня за руку.
— Давай выбираться отсюда.
— Нет, пока ты не поговоришь со мной.
— Не здесь.
— Почему? Вокруг никого нет.
Его взгляд скользит мимо моего плеча в другой конец коридора.
— Черт, — бормочет он.
Оборачиваясь, я понимаю, почему он ругается, единственная вероятная причина, по которой он так напряжен. Вид Нейта, стоящего там, где несколько секунд назад никого не было, скорее подтверждение, чем удивление.
— Ты знал, что он придет?
Уэст не отвечает. Может быть, он что-то подслушал, может быть, секретарша сказала ему, но почему-то он знал.
— Все в порядке, Уэст. Я имею в виду, это мило, что ты так беспокоишься, но я бы пересеклась с ним рано или поздно, я просто...
Один взгляд говорит мне, что он меня не слушает.
Один взгляд в его глаза говорит мне, что попытка Уэста вытащить меня из здания не была моей защитой. По крайней мере, не так, как я предполагаю.
Он покраснел. Взгляд сосредоточенный, убийственный.
— Не смей, — говорю я ему. — Даже не думай об этом.
— Тебе нужно уйти, — говорит он.
Нейт заметил нас. Он примерно в девяти метрах от меня, достаточно близко, чтобы я увидела, как он замирает.
Думаю, если бы я была ближе, то увидела бы страх в его глазах.
— Тебя исключат.
Моя рука лежит на скачущем сердце Уэста. Я даже не уверена, что он меня слышит, а мне уже надоело, что меня сегодня не слышат. Мой отец, декан факультета, куратор резидентуры, присутствовавший на собрании, никто из них по-настоящему не слушал. А теперь и Уэст.
— Уходи отсюда, Кэролайн.
Он протискивается мимо меня, уверенно двигаясь по коридору к своей жертве, и я уверена... уверена, что Уэст не собирается просто ударить Нейта. Нет, он будет бить его до тех пор, пока кто-нибудь не оттащит его. Он собирается положить Нейта в больницу. Может быть, даже убить его.
Наверное, я должна волноваться за Уэста или даже за Нейта, но это не так. Выяснение того, что должно произойти, меня не пугает. Это выводит меня из себя.
Уэст уже помочился именно на это дерево. Дважды.
Я хватаю его сзади за футболку и дергаю. Ткань рвется. Уэст оборачивается.
— Это мой бой, — говорю я ему. — Мой. Не твой.
— Уходи отсюда, если не хочешь этого видеть.
— Ты себя слышишь? Это не боевик. Прекрати это.
— Отпусти мою футболку.
— Это ничему не поможет, Уэст. Ты просто попадешь в беду, может быть, попадешь в тюрьму, и тогда ты не будешь со мной, и мне все равно придется с этим разбираться. Это не поможет.
Он пытается убрать мою руку со своей футболки, но я крепко держусь. Поэтому он просто снимает ее. Прямо там, в подвале студенческого центра, он снимает футболку и идет по коридору к Нейту.
Я бросаю сумку и бегу.
Никогда не была очень хороша в регби, но кое-чему научилась еще до окончания сезона. Я сталкиваюсь с тыльной стороной его бедер, обхватываю руками его колени и… скольжу вниз к лодыжкам. Но я упорна и не отпускаю его. Если он хочет драться с Нейтом, ему придется тащить меня за собой. Я буду цепляться за него, как маленькая обезьянка. Это будет не достойно, но мне все равно.
— Кэролайн, ради Бога.
— Я тебя не отпущу.
Уперев руки в бока, он смотрит на Нейта, который ухмыляется. Он действительно заслуживает того, чтобы его ударили по носу.
Но ни здесь, ни сейчас. Я ясно выразила свои чувства по поводу насилия, когда меня вырвало в туалете Уэста. Мне это не нравится. Я не хочу этого. Я не прошу об этом.
— Отпусти меня, — говорит Уэст. — Это касается только меня и его.
— Нет, это не так.
— Он натравил на меня полицию.
— И это был один шаг в более длительной войне, а война обо мне, и я говорю «нет». Никаких драк. Я ненавижу это. Это ничего не исправит. Это просто дает тебе повод выпустить пар, что, в любом случае, нечестно. Я имею в виду, что у меня тоже есть пар, но я не бью людей. — Я смотрю на Уэста, обнимаю его за лодыжки, умоляя. — Я понимаю, что ты расстроен, ладно? Понимаю. Ты в бешенстве. Ты хочешь все исправить для меня. Но ты не можешь исправить это. Все, что ты можешь сделать, — это сделать еще хуже.